Призрак модели 'Т'
Шрифт:
– Не нужен тебе "максвелл", Вердж, - произнес Хэнк.
– У меня же есть модель "Т"...
– Черт, как тут одиноко, - сказал Вердж.
– Тебе не кажется, что тут одиноко?
– Кажется. Послушай, выпей еще малость. Потом решим, что нам делать.
– Что толку сидеть здесь?
– сказал Вердж.
– Надо было уехать вместе со всеми.
– Лучше посмотрим, сколько у нас бензина, - предложил Хэнк.
– А то я понятия не имею, что там в баке делается...
Привстав, он открыл переднюю дверцу и сунул руку под сиденье, где обычно держал бензомерный штырь.
– Эй, - окликнул Вердж, - не вздумай чиркать спичками возле бака. Взорвешь нас обоих ко всем чертям. У меня в заднем кармане был фонарик. Если он, проклятый, еще работает...
Батареи сели, фонарик светил совсем слабо. Хэнк отпустил штырь в бак до упора, отметив пальцем точку, где заканчивается горловина. Когда он вытащил бензомер, штырь оказался влажным чуть не до самой этой точки.
– Смотри-ка ты, почти полный, - заметил Вердж.
– Ты когда заправлялся в последний раз?
– А я вообще никогда не заправлялся.
На старину Верджа это произвело сильное впечатление.
– Кто бы мог подумать, выходит, твоя жестяная ящерка почти ничего не ест...
Хэнк навинтил крышку на бензобак, и они вновь присели на подножку и сделали еще по глотку.
– Сдается мне, я мучаюсь одиночеством уже давно, - сказал Вердж. Что б я ни делал, мне темно и одиноко. А тебе, Хэнк?
– Мне тоже одиноко, - признался Хэнк, - с тех самых пор, как Баунс состарился и подох у меня на руках. Я же так и не женился. До этого как-то ни разу не дошло. Баунс и я, мы повсюду бывали вместе. Он провожал меня в бар к Брэду и устраивался под столом, а когда Брэд выгонял нас, провожал меня домой...
– Что проку, - сказал Вердж, - сидеть тут и плакаться? Давай еще по глоточку, а потом я, так и быть, помогу тебе завестись, крутану рукоятку, и поедем куда-нибудь...
– Рукоятку даже трогать не надо, - ответил Хэнк.
– Просто залезешь в машину, и она заведется сама собой.
– Ну черт бы меня побрал, - сказал Вердж.
– Ты, видно, изрядно с ней повозился.
Они сделали еще по глотку и залезли в модель "Т" - и она завелась и вырулила со стоянки, направляясь к дороге.
– Куда бы нам поехать?
– спросил Вердж.
– У тебя есть на примете какое-нибудь местечко?
– Нет у меня ничего на примете, - ответил Хэнк.
– Пусть машина везет нас, куда хочет. Она сама разберется куда.
Подняв с сиденья саксофон, Вердж поинтересовался:
– А эта штука откуда? Что-то я не помню, чтоб ты умел дудеть в саксофон...
– А я никогда раньше и не умел, - ответил Хэнк.
Он принял сакс от Верджа и поднес мундштук к губам, и сакс мучительно застонал и зажурчал беззаботно.
– Черт побери, - воскликнул Вердж.
– У тебя здорово получается!
Модель "Т" весело прыгала по дороге, крылья хлопали, ветровое стекло дребезжало, а катушки магнето, навешенные на приборный щиток, звякали, щелкали и стрекотали. А Хэнк знай себе дул в саксофон, и тот отзывался музыкой, громкой и чистой. Вспугнутые ночные птицы издавали резкие протестующие крики и падали вниз, стремительно врываясь в узкую полосу света
Модель "Т" опять выбралась из долины и, лязгая, взобралась на холмы. И опять побежала по гребню, по узкой пыльной дороге под луной, меж близких пастбищных оград, за которыми маячили, провожая машину тусклыми глазами, сонные коровы.
– Черт меня побери, - воскликнул Вердж, - ну просто все как встарь! Мы с тобой вместе, вдвоем, не считая луны. Что с нами стряслось, Хэнк? Где мы дали промашку? Мы снова вдвоем, как было давным-давно. А куда делись все годы в середине? Зачем они нужны были, эти годы в середине?
Хэнк ничего не ответил. Он продолжал дуть в саксофон.
– Разве мы просили слишком много?
– продолжал Вердж.
– Мы были счастливы тем, что имели. Мы не требовали перемен. Но старая компания отошла от нас. Они переженились, нашли себе постоянную работу, а кто-то даже пробился на важный пост. Это самое неприятное, когда кто-то сумел пробиться на важный пост. Нас оставили в покое. Нас двоих, тебя и меня, двоих, кто не хотел перемен. Мы что, цеплялись за молодость? Нет, не только. Тут было и что-то другое, за что мы цеплялись. Наверное, цеплялись за время, совпавшее с нашей молодостью и сумасбродством. Каким-то образом мы и сами сознавали, что дело не только в молодости. И были, конечно, правы. Так хорошо не бывало больше никогда...
Модель "Т" скатилась с гребня и нырнула на долгий крутой спуск, и тут они увидели впереди внизу широкую многополосную автостраду, всю испещренную огоньками движущихся машин.
– Мы выезжаем на большое шоссе, Хэнк, - сказал Вердж.
– Может, стоит свернуть в сторонку и не связываться? Твоя модель "Т" - славная старушка, лучшая из своих ровесниц, слов нет, но уж больно резвое там движение...
– Я же ничего не могу сделать, - ответил Хэнк.
– Я ею не управляю. Она сама по себе. Сама решает, чего ей надо.
– Ну и ладно, какого черта, - заявил Вердж.
– Поедем, куда ей нравится. Мне все равно. В твоей машине мне так спокойно. Уютно. Мне никогда не было так уютно за всю мою треклятую жизнь. Черт, ума не приложу, что бы я делал, не объявись ты вовремя, Да отложи ты свой дурацкий сакс и хлебни хорошенько, пока я все не вылакал...
Хэнк послушался, отложил саксофон и сделал два основательных глотка, чтоб наверстать упущенное, а к тому моменту, когда он вернул бутылку Верджу, машина разогналась, въехала на откос, и они очутились на автостраде. Модель "Т" радостно побежала по своей полосе и обогнала несколько других машин, отнюдь не стоявших на месте. Крылья гремели с удвоенной скоростью, а трескотня катушек магнето напоминала пулеметные очереди.
– Ну и ну, - восторженно заявил Вердж, - вы только гляньте на эту бабушку! В ней еще жизни на десятерых. Слушай, Хэнк, ты имеешь представление, куда мы держим путь?
– Ни малейшего, - ответил Хэнк и снова взялся за саксофон.
– А, черт, - сказал Вердж, - какая разница, куда мы едем, лишь бы ехать! Тут недавно был указатель, и на нем написано "Чикаго". А может, мы и правда едем в Чикаго?
Хэнк на минутку вынул мундштук изо рта.
– Может, и так. Меня это не волнует.