Призрак моей любви
Шрифт:
Лахлан со вздохом покачал головой.
– Твоя мать мне так и говорит.
Джоан улыбнулась.
Названый отец рассказал ей все, что знал о плане захвата замка. Замысел Эдуарда Брюса показался ей скорее безрассудным порывом, нежели тщательно продуманным маневром. И, судя по тону Лахлана, тот вполне разделял ее мнение. Должно быть, граф Каррик рассуждал примерно так: «Почему бы не попытаться, раз уж мы здесь?»
– Значит, основная часть людей атакует главные ворота, а в это время небольшой отряд воинов в черных плащах попытается перебраться через крепостную стену
Лахлан удрученно покачал головой:
– Брат короля никогда не отличался изобретательностью. Думаю, он устал слушать о подвигах Дугласа и Рэндольфа и решил тоже показать себя героем, проявить «великую боевую доблесть». Просто смотри не показывайся возле кухни после полуночи.
– Никаких ночных лакомств, обещаю. Даже если испекут яблочные пироги.
Макруайри шутливо погрозил ей пальцем и усмехнулся.
– А теперь ты говоришь в точности как Эрик. Не спускай глаз со своих сластей, если рядом этот проказник, стоит только отвернуться… – Джоан улыбнулась, но, встретившись взглядом с Лахланом, заподозрила, что тот угадал ее мысли: едва ли ей представится случай познакомиться с малышом Эриком. По крайней мере, пока идет война, а ее игру не раскрыли. Здесь, в замке, она была слишком ценной союзницей. Но если ее разоблачат… ну да, они оба знали, что случится тогда. – Чуть не забыл. У меня для тебя кое-то есть, – объявил Лахлан.
– Пирог? – Джоан попыталась смягчить шуткой странное волнение, повисшее в воздухе.
Но это не помогло.
– Нет, – серьезно сказал Лахлан. – Вот это. Ты теперь одна из нас, а поскольку татуировка тебе не пристала, я подумал, что это, возможно, подойдет.
Он протянул ей золотой браслет. Изящный, в форме кольца примерно двух с половиной дюймов шириной. Замочек защелкивался на запястье – маленький стерженек входил в две крохотные петельки. Снаружи браслет украшала прекрасная филигрань, изысканный орнамент, напоминавший старинные кресты на церковных дворах. Дома, в Бьюкене, на северо-востоке Шотландии. Но при виде внутренней стороны кольца у Джоан перехватило дыхание.
Она подняла глаза на отчима, в горле у нее стоял ком. Тонкий рисунок, выгравированный на золоте изнутри, был хорошо ей знаком, хотя она никогда его не видела. Стоящий на задних лапах лев и паутина служили отличительным знаком членов гвардии, такой татуировкой они украшали себе руку пониже плеча. Ее же знак был особенным, более личным: рисунок дополняло нечто очень важное для Джоан – две крошечные розы. Бледно-красная роза стала символом для тех, кого возмущало варварски жестокое наказание, которому подвергли ее мать.
Джоан молчала, не зная, что сказать. Она боялась, что, стоит ей заговорить, Лахлан поймет, как много для нее значит его дар. Джоан привыкла скрывать свои чувства. Скрытность стала частью брони, которой она себя защищала, это помогало ей нести свою тайную службу.
– Браслет прекрасен. Спасибо, – с усилием проговорила
Лахлан кивнул. Возможно, он понимал больше, чем ей бы хотелось.
– Его изготовил Скала. – Джоан слышала о новом члене гвардии и его подвиге – он взобрался на вершину Замковой скалы, чтобы захватить Эдинбургский замок. – Думаю, мне не нужно тебе говорить, чтобы ты остерегалась. Слишком многие знают, что означают эти символы.
Джоан надела браслет.
– Я буду осторожна.
– Если я тебе понадоблюсь, передай браслет настоятелю церкви Святой Марии. – Лахлан задержал взгляд на ее лице и помолчал, словно в нерешительности. – Наверное, мне нужно идти. Меня ждут наши люди.
Она кивнула. Расставание с названым отцом всегда давалось ей тяжело. Она чувствовала себя так… одиноко. Обычно ей нравилось оставаться одной. Но лишь во время редких кратких встреч с Лахланом она могла разговаривать с другим человеком свободно, не думая об осторожности, не ощущая опасности.
Лахлан что-то вытащил из кармана и протянул ей.
– Возможно, мне не стоило передавать его тебе. Это сонный порошок, который ты просила Хелен приготовить.
Хелен Маккей, известная как Ангел, по существу, служила в Хайлендской гвардии лекарем.
Джоан старалась не ерзать под испытующим взглядом отчима, но его загадочные, немного пугающие зеленые глаза, казалось, видели ее насквозь.
– Меня мучает бессонница, – объяснила она.
Джоан думала, что Лахлан сейчас же назовет ее лгуньей, но тот промолчал.
– Хелен просила меня напомнить тебе, что снадобье не следует мешать со спиртным, от этого действие усиливается.
– Я это запомню, – рассеянно ответила она.
Ей не удалось его обмануть.
– Будь осторожнее, Джоан. Если твоя мать узнает, чем ты занимаешься…
Джоан вскинула голову.
– Я смогу о себе позаботиться, Лахлан. Я уже шесть лет это делаю. – Даже восемь, если считать со времени отъезда матери.
– Я не спрашиваю тебя, как тебе удалось добыть все эти сведения…
– Вот и хорошо, – оборвала его Джоан. – Это вас не касается.
Он оставил без внимания ее слова.
– Но до меня доходят слухи…
Джоан настороженно замерла и смерила его суровым взглядом:
– Уж вам-то следовало бы знать, что верить сплетням нельзя.
Небылицы, которые плели о нем, были намного ужаснее всего, что могли бы рассказать о Джоан.
– Может, и так, но я знаю, что в ворохе лжи часто можно отыскать крупицу правды.
Она сжала губы, всем своим видом давая понять, что не намерена продолжать разговор.
Лахлан вздохнул:
– Ты скрываешь свои мысли лучше любого воина из тех, что я знаю. В этом ты очень похожа на мать. Но не думай, что я не заметил, какой печальной ты выглядишь в последнее время. Не помню уже, когда я видел твою улыбку.
– У меня все хорошо, – заверила его Джоан. Но, видя, что ее слова его не убедили, прибавила: – Я знаю, вы тревожитесь, но напрасно. Я знаю, что делаю.
Она готова пойти на что угодно, лишь бы никому больше не пришлось видеть ее мать в клетке.