Призрак нереального (сборник)
Шрифт:
— Жестко сказано.
— Зато верно.
— А замуж?
— Думаю. Вероятнее всего соглашусь, претенденты есть.
— А говоришь, женатые?
— Свободных мало, почти нет, но они, мне не так интересны.
— Тогда задам тебе вопрос, который уже задавал. Зачем тебе я?
— Могу уверить, что не для замужества. Просто поверь. Ты мне был нужен не только для тела, но и для души. Тебя хотела душа. Мы так устроены, что тело может хотеть страсти, но душа при этом молчит. Обычное человеческое
— Но как же тогда с претендентами? Там же нет души.
— Будет, но потом. Я смогу разговаривать о личном, будет общее. Самое простое, но такое важное — семья, одна крыша над головой, а это не мало. Здесь душа не против, — она замолчала, — а по воду тебя мне Степан Никодимович даже сказал, что не сдерживай порыв души. Не успокоенная, неудовлетворенная душа болеет, а лекарство одно — утолить порыв.
— Он что знает, что мы встречаемся? — а про себя вспомнил его вчерашнюю фразу по отношению к Наташе.
— Нет, конечно. Он увидел мой взгляд на тебя и все понял. Тебе ли не знать его возможности.
— Ну а если порыв повториться? Или он уже угас, утоленный?
— Не повторится. Порыв он и есть порыв. Ты утолил мою страсть к тебе. Моя душа исполнила свой танец любви и успокоилась. Мы не сможем быть вместе. Ты привлекателен, и душа у тебя красивая. Это редкость. Я не жду, что у другого мужчины она будет такая же, но если просто добрая, то уже не мало. У нас с тобой разные пути.
— Почему ты так уверенна?
— Я знаю. Дед уже тогда предупредил, что порыв заслужить надо, но не надо ждать продолжения.
— И ты ему веришь? А вдруг он ошибается? Как можно успокоиться, если влечет. Предположим, я говорю, предположим, что после сегодняшней встречи, ты снова почувствуешь порыв души. Что тогда?
— Не почувствую. Моя душа успокоилась, получила, что хотела.
— Но у нее отнимают, что получила.
— Не отнимают. Оставляют воспоминание и лучшее. А значит, я хочу оставить себе лучшее. Теперь понял?
— Нет, конечно. А тело?
— Ну, тут оно еще в той усталой истоме, которая долго будет жить.
— Значит, ты уверена, что наша подобная встреча последняя.
— Уверенной быть не могу, но думаю и не подобная последняя.
— Это грустно, если не сказать, что плохо.
— Увы, так лучше обоим. Мне было очень хорошо с тобой, но я не та.
— Знать бы какая она та? — усмехнулся я.
— Узнаешь.
— А ты бы ревновала к ней?
— Нет.
— Почему?
— Я ее не знаю. Она для меня где-то далеко. Ты уедешь, а я останусь. Поверь, я не обижаюсь на жизнь. Наша встреча нужна нам обоим.
— Обоим. Это ясно.
— Не так ты понял. Мне, чтобы почувствовать себя женщиной рядом с тобой, надо было убедиться,
— Устал я от разговоров о другой, которую может быть еще и не знаю. Пока не вижу результатов.
— Будут. Я не знаю, кто она такая, но встретишь.
— Почему ты так уверенна? Мне уже не тридцать, а все не встретил. Думаю так и помру молодым, потенциальным женихом.
— А для чего ты вообще приехал тогда?
— Ну, уж точно не искать невесту. Да сам не знаю.
— Тебе захотелось приехать просто так?
— Да.
— Поговорить с дедом?
— Да.
— Вот и поймешь потом. Твое желание не просто блажь, за этим стоят действия, поступки, мысли. Пока это очередной этап жизни.
— Значит и наша встреча сегодня кем-то устроена. И я подопытный кролик.
— Все бы были такими кроликами. Тело до сих пор стонет, но возможно, что и так. Тогда я крольчиха, а раз так, то не будем разочаровывать сценаристов, — она подошла ко мне, спокойно начала расстегивать халат, глядя на меня сверху, — продолжим!
24
В это время старик сидел за столом и неторопливо писал в тоненькой тетради то, что не хотел говорить, а хотел просто передать.
«Я не помню, каким я был маленьким, я начал воспринимать мир лет с пяти, и то не целостно, а так выборочно, словно кадры прошлого всплывали в памяти. Помню, как моя бабушка сидела и, напевала грустную мелодию, раскладывая травы. Они так заманчиво пахли неизвестностью, и влекли своим магическим запахом. Я забирался на стул, садился по другую сторону стола и смотрел, как ее сухонькие руки, нежно и осторожно, отделяют веточки, раскладывая их по столу. Ее пение усыпляло меня, и я засыпал прямо за столом.
Я своим детским умишком почувствовал необычность, что она может делать то, что не могут другие. Она учила меня впоследствии, не только травам, а как видеть человека, чувствовать его. Наверное, она лечила не столько травами, сколько душой.
От нее не ускользнул мой интерес к ее занятиям и однажды она предложила:
— Хочешь, я научу тебя узнавать травы, научу, как с ними обращаться, что из них можно сделать.
— Хочу.