Призрак Перл-Харбора. Тайная война
Шрифт:
Возвращения доктора долго ждать не пришлось. По его довольному лицу можно было догадаться — поиски резидента завершились удачно. Встреча с Дервишем была назначена на вечер, в «Погребке Рагозинского» — уютном ресторане, расположенном в центральной части Китайской улицы. В нем собирались в основном русская эмиграция, старожилы КВЖД и местная богема. Место пользовалось хорошей репутацией, и потому полицейские особо не докучали посетителям своими проверками.
За час до явки Дмитрий вышел в город. Ресторан находился поблизости от фирменного магазина «Кунст и Альберс», и он, ни разу не сбившись, быстро вышел на него. Осанистый швейцар, напоминающий отставного
На слабо освещенной эстраде скучали гитарист и скрипач, зал заполняла разношерстная публика. Среди нее наметанный взгляд Гордеева быстро отыскал того, кто назначил встречу. Внешность корейца, зеленый платок, торчавший из верхнего кармана пиджака, совпали с описанием, которое дал Свидерский. Резидент, увидев его, дал знак — поправил платок. Гордеев обогнул эстраду и подошел к столику.
— Молодой человек, вы заставляете ждать, я уже нагулял волчий аппетит! — назвал первую часть пароля Дервиш.
— В таком случае будем утолять его вместе! — ответил отзывом Дмитрий и присел за столик.
Резидент внимательным взглядом пробежался по нему, остался доволен и перешел к делу.
— Как поживает Сергей Арсеньевич?
— Забот по горло! — Дмитрий не стал вдаваться в подробности своего разговора с Гоглидзе.
— Я так и понял. А с недавнего времени они у нас общие?
— Совершенно верно, он рассчитывает на вашу поддержку.
— Поможем, хотя времени в обрез. Надеюсь, справимся.
— Надо успеть до конца ноября, — напомнил Дмитрий.
— Об этом поговорим позже, а сейчас перейдем к более приятному, — и, улыбнувшись, Дервиш заметил: — В Харбине, к сожалению, не так много мест, где можно разгуляться русской душе и желудку. Только здесь вы услышите лучшие песни Александра Вертинского и Коли Негина. А какие расстегаи — пальчики оближешь!
— Сдаюсь! — поднял руки Дмитрий.
Дервиш хлопнул в ладоши. Молодец в красной атласной рубахе с лихо, по-казацки, закрученным чубом подлетел к столику и развернул меню. Дервиш не стал мелочиться и остановил выбор на фирменных блюдах «Погребка». Ждать заказ не пришлось, на столе появились легкая закуска и традиционная бутылка «Смирновской», вслед за ними подали расстегаи.
— За знакомство и удачу! — предложил тост резидент.
Дмитрий охотно поддержал, а затем навалился на разносолы. В «Погребке» действительно готовили превосходно. Он с аппетитом уплетал за обе щеки и с живым интересом слушал рассказ Дервиша, тот оказался знатоком не только русской, но и китайской кухни.
К этому часу зал заполнился до отказа, и на эстраде произошло заметное оживление. Скрипач с гитаристом тронули струны, нежные звуки проплыли под низкими сводами, публика притихла и обратилась к ним. Мелодичный аккомпанемент гитары придавал звучанию скрипки особенную притягательность. В зале наступила полная тишина. И когда закончился проигрыш, взгляды публики сошлись на кулисе. Она дрогнула, и на эстраду вышел всеобщий любимец — Александр Вертинский. Его встретили дружными аплодисментами, он ответил элегантным поклоном, затем прошелся задумчивым взглядом по залу и запел.
Проникновенный голос певца с первых же секунд завладел Дмитрием и больше не отпускал. Он забыл про ужин и отдался во власть песни. Вместе
Несколько суток назад Гордеев не мог даже представить, что будет вместе с «недобитыми буржуями» подпевать их песням.
В смятенной душе чекиста зарождалось что-то новое, чему пока не находилось объяснения, — его сердце принадлежало Вертинскому и песне. А когда зазвучала знаменитая «Молись, кунак», публика, как завороженная, смотрела на эстраду и, затаив дыхание, внимала каждому слову.
В эти минуты щемящая боль по прошлому сжимала истосковавшиеся по родному дому и земле сердца потомков столбовых дворян и крепостных крестьян. Песня пробуждала в них призрачную надежду на возвращение. За соседними столиками не выдержали и зарыдали. Боевые офицеры, не стесняясь своих слез, срывающимися голосами подпевали Вертинскому:
Молись, кунак, в стране чужой, Молись, молись за край родной. Молись за тех, кто сердцу мил, Чтобы Господь их сохранил. Пускай, теперь мы лишены Родной семьи, родной страны, Но верим мы — настанет час И солнца луч блеснет для нас…Это была уже не песня, а, скорее, молитва об утраченной родине и прошлом. Последний куплет зал пел стоя.
Дмитрий был потрясен. Здесь, в Харбине, он увидел совершенно другую Россию, и она не походила на ту, в которой прошли его детство и юность. Не имела она ничего общего и с теми озлобленными ненавистниками из банд Семенова и Анненкова, что жгли и вырезали приграничные села, а потом на допросах каялись и вымаливали себе прощение.
Перед Гордеевым открылась неизвестная Россия, за которую он готов был биться до последнего вместе с ними, кто в песне-молитве обращался к своей суровой родине. Разделенные границей и идеологией они по-прежнему продолжали оставаться людьми одной крови и сыновьями одной многострадальной Русской земли!
Вертинский кончил петь, а публика все не отпускала его и гремела овациями. Прервало их внезапное появление полицейских.
— Оставаться на местах! Проверка документов! — раздалась грозная команда.
Дервиш и Дмитрий напряглись.
Глава 5
Полковник Дулепов метался по кабинету вне себя от ярости. Ротмистр Ясновский, нахохлившись, угрюмо наблюдал за шефом. И было от чего — японцы в очередной раз вытерли о них ноги, и полная риска работа отдела контрразведки по внедрению агентов в разведывательную сеть большевиков в Маньчжурии пошла коту под хвост. Бестолковая облава в «Погребке» свела на нет оперативную разработку советской резидентуры. После нее рассчитывать на перспективного агента Тихого уже не приходилось — облава бросала на него тень в глазах подпольщиков. Другой агент, Паша, которого с таким трудом удалось завербовать Дулепову, также оказался на грани провала. Его сообщение о важной встрече советских агентов в «Погребке» сработало вхолостую и могло обернуться бумерангом.