Призрак
Шрифт:
— Банально и грустно, — ответил Харри, взял недокуренную сигарету, недовольно посмотрел на нее, как будто она работала не так, как должна. — Потому что это означает, что у меня нет выбора, Олег.
— Выбора?
— Я должен сделать так, чтобы ты понес заслуженное наказание.
— Ты больше не работаешь в полиции, Харри. Ты стоишь передо мной без оружия. И пока еще никто не знает того, что знаешь ты, и того, что ты находишься здесь. Подумай о маме. Подумай обо мне! Хотя бы раз в жизни подумай о нас, о нас троих. — В глазах у него стояли слезы, а в голосе звучал пронзительный металл отчаяния. — Почему ты не хочешь просто уйти отсюда прямо сейчас, и мы обо всем
— Я бы хотел, чтобы у меня была возможность так поступить, — ответил Харри. — Но ты поймал меня. Я знаю, что случилось, и я должен остановить тебя.
— Почему же ты позволил мне добраться до пистолета?
Харри пожал плечами.
— Я не могу арестовать тебя. Ты должен сдаться сам. Это твой путь.
— Сдаться сам? С чего бы это? Меня только что освободили!
— Если я тебя арестую, я потеряю и твою мать, и тебя. А без вас я — ничто. Я не могу жить без вас. Ты понимаешь это, Олег? Я крыса, которой перекрыли единственный вход в нору, так что она может попасть туда только одним способом. По тебе.
— Так отпусти меня! Давай забудем всю эту историю и начнем все сначала!
Харри покачал головой.
— Предумышленное убийство, Олег. Я не могу. Сейчас ключ и пистолет у тебя. Это ты должен подумать о нас троих. Если мы пойдем к Хансу Кристиану, он все устроит, ты сможешь сдаться, и в этом случае тебе значительно сократят срок.
— Но я просижу достаточно долго и потеряю Ирену. Никто не станет столько ждать.
— Может, да, а может, и нет. Может, ты ее уже потерял.
— Ты врешь, ты всегда врешь! — Из глаз Олега безостановочно лились слезы. — Что ты сделаешь, если я откажусь сдаться?
— Тогда мне придется арестовать тебя прямо сейчас.
Олег издал стонущий звук, то ли всхлип, то ли недоверчивый смех.
— Ты сошел с ума, Харри.
— Таким уж я создан, Олег. Я делаю то, что должен. Как и ты должен делать то, что должен.
— Должен? Из твоих уст это звучит как проклятие!
— Возможно.
— Дерьмо!
— Так разрушь это проклятие, Олег! На самом деле ты больше не хочешь убивать, так ведь?
— Уходи! — закричал Олег. Пистолет ходуном ходил в его руке. — Давай! Ты больше не работаешь в полиции!
— Правильно, — ответил Харри. — Но, как я уже говорил…
Он сомкнул губы вокруг черной сигареты и глубоко затянулся. Закрыл глаза и постоял так пару секунд, как будто наслаждался. А потом выпустил воздух и дым из легких.
— …я полицейский.
Он бросил сигарету на пол. Наступил на нее, двигаясь в сторону Олега с поднятой головой. Олег был почти такого же роста, как он сам. Харри поймал взгляд юноши, державшего перед собой пистолет. Увидел, как поднимается предохранитель. Уже понял, чем закончится дело. Он был препятствием, у мальчишки тоже не имелось другого выбора, они были двумя неизвестными в нерешаемом уравнении, два небесных тела, двигающихся встречными курсами к неизбежному столкновению, партией в «Тетрис», победить в которой мог только один из них. И только один из них победит. Харри надеялся, что у Олега хватит ума избавиться потом от пистолета, что он сядет на самолет в Бангкок и никогда ничего не расскажет Ракели, что не будет просыпаться с криком посреди ночи в комнате, полной призраков, что сумеет прожить достойную жизнь. Потому что его собственная жизнь такой не была. Больше не была. Он набрался мужества и продолжил идти вперед, ощущая тяжесть своего тела и видя, как увеличивается в размерах черный глаз пистолета. Осенний день, десятилетний Олег, ветер треплет его волосы, Ракель, Харри, листва апельсинового
Крыса-мама прислушалась. Крик малышей стал еще слышнее, после того как церковные колокола пробили свои десять ударов и умолкли, а полицейская сирена, одно время приближавшаяся, начала удаляться. Были слышны только слабые удары сердца. Где-то в крысиной памяти сохранилось воспоминание о запахе пороха и другом, более молодом человеческом теле, лежавшем и истекавшем кровью на том же самом полу в кухне. Но это было летом, задолго до рождения малышей. И кроме того, то тело не перекрывало вход в нору.
Она обнаружила, что перебраться через живот мужчины сложнее, чем она думала, и ей придется искать другой путь. И она вернулась туда, откуда начала.
Укусила кожаный ботинок.
Снова лизнула металл, соленый металл, торчащий между двумя пальцами правой руки.
Протрусила по пиджаку костюма, пахнущему потом, кровью и едой, таким количеством разной еды, что, должно быть, эта льняная ткань лежала в мусорном баке.
А вот и снова они, несколько молекул странного сильного запаха дыма, не до конца смытого. И даже от этих нескольких молекул защипало глаза, потекли слезы и сбилось дыхание.
Она взбежала вверх по руке и через плечо, обнаружила окровавленную повязку на шее, которая на мгновение отвлекла ее. Но потом крыса снова услышала писк малышей и побежала на грудь. От двух круглых отверстий на ней сильно пахло. Серой и порохом. Одно отверстие располагалось над тем местом, где находится сердце, во всяком случае, крыса ощущала почти незаметные вибрации, когда оно билось. Пока еще билось. Она понеслась дальше по лбу, слизнула кровь, сочившуюся одинокой тонкой струйкой откуда-то из светлых волос. Помчалась дальше по мясистым частям: губам, носу, векам. На щеке был шрам. Мозг крысы работал так, как работают крысиные мозги в экспериментах с лабиринтами, — на удивление рационально и эффективно. Щека. Рот. Шея прямо под затылком. Значит, вход в нору позади нее. Жизнь крысы тяжела и проста. Она делает то, что должна.
ЧАСТЬ V
Глава 44
От лунного света река Акерсельва блестела, и этот маленький грязный ручеек струился по городу золотой цепью. Не многие женщины ходили гулять по безлюдным тропинкам вдоль воды, но Мартина решила пройтись. После долгого дня в «Маяке» она чувствовала себя очень усталой. Но это была приятная усталость. Позади остался длинный хороший день. Навстречу ей из тени вышел парень, разглядел ее лицо в свете уличного фонаря, пробормотал тихое «привет» и снова скрылся.