Призрак

Харрис Роберт

— С огромным потрясением и печалью я наблюдал сегодня заявление главного обвинителя Гаагского суда, — сказал он.

Я пригнулся вперед, узнав голос, который слышал по телефону в середине дня. Его остаточный акцент и монотонная манера речи не оставляли никаких сомнений.

— Адам Лэнг был и остается моим старым другом…

— Лицемерный ублюдок! — взвизгнула Рут.

— …и я сожалею, что он решил свести эту проблему до личного уровня. Дело ведь не в людях. Дело в справедливости! Вопрос стоит так: будет ли закон одним для богатых западных наций и для

всего остального мира? Я настаиваю на гарантиях честного отношения! Пусть каждый политический и военный лидер, принимая важные решения, знает, что за свои преступления ему придется держать ответ перед международным законом. Благодарю за внимание.

Один из репортеров закричал:

— Сэр, если вас вызовут для дачи свидетельских показаний, вы поедете в Гаагу или нет?

— Конечно, поеду.

— Могу поспорить, что ты поедешь, жалкое дерьмо, — прошептала Рут.

Когда новости перешли на сообщение о смертнике, взорвавшем себя на Ближнем Востоке, она выключила телевизор. Почти тут же зазвонил ее мобильный телефон. Она проверила входящий номер.

— Это Адам. Наверное, хочет спросить, что я думаю о состоявшихся встречах.

Она отключила телефон.

— Пусть попотеет.

— Он всегда интересуется вашим мнением?

— Всегда. И он всегда принимал мои советы. До последнего времени.

Я еще раз наполнил наши бокалы. В моей голове уже немного шумело.

— Вы были правы, — сказал я. — Ему не следовало улетать в Вашингтон. Это производит плохое впечатление.

— Мы вообще не должны были приезжать сюда, — сказала она, указав бокалом на комнату. — Я имею в виду… Ну, вы понимаете. А все из-за фонда Адама Лэнга. Но что это такое на самом деле? Активность человека, который недавно ушел в отставку и начал забываться в высшем свете.

Она склонилась вперед, чтобы взять бокал.

— Хотите, я открою вам первое правило политики?

— Хочу.

— Никогда не теряйте контакт с вашим базисом! С вашим основанием.

— Я стараюсь не терять.

— Заткнитесь. Я серьезно. Вы можете тянуться вверх и за его границы — пожалуйста, любыми средствами. Вы просто обязаны распространять свое влияние, если хотите победы и власти. Но никогда — никогда! — не теряйте соприкосновения с вашим основанием. Потому что, как только вы потеряете его, с вами будет покончено. Представьте себе, что эти вечерние новости рассказывали бы о его прибытии в Лондон. Он вернулся в Англию, чтобы сражаться с этими нелепыми людьми и их абсурдными голословными заявлениями! Такой поступок выглядел бы величественно! А вместо этого… О боже!

Она покачала головой и издала вздох гнева и разочарования.

— Ладно, давайте перекусим.

Она рывком поднялась с софы и расплескала вино. На красном платье появились темные пятна. Рут притворилась, что не заметила этого. У меня возникло ужасное предчувствие, что она собиралась напиться допьяна. (Я разделяю общее мнение серьезных алкоголиков, что если выпивший мужчина вызывает у людей раздражение, то пьяная женщина несносна вдвойне: им каким-то

образом удается поставить все с ног на голову.) Тем не менее, когда я предложил наполнить ее бокал, она прикрыла его ладонью.

— Мне уже достаточно.

Длинный стол у окна был накрыт для двоих. Вид природы, безмолвно ярившейся за толстым стеклом, усиливал чувство интимности: свечи, цветы, потрескивавший огонь. Обстановка доверия и близости казалась несколько преувеличенной. Деп принесла две чашки с супом, и какое-то время мы в задумчивом молчании звенели ложками по фарфору Райнхарта.

— Как продвигаются дела? — спросила она.

— Вы о книге? Если честно, то не очень.

— Почему? Если не считать очевидных причин?

Ее вопрос смутил меня.

— Я могу говорить откровенно?

— Конечно.

— Мне стало трудно понимать его.

— Да?

Она пила воду со льдом. Ее темные глаза за краем бокала сразили меня взглядом, словно из двустволки.

— В каком смысле?

— Я не могу понять, почему этот симпатичный восемнадцатилетний парень, который до Кембриджа совершенно не интересовался политикой и который проводил время в студенческом театре, на веселых пикниках и в кругу соблазнительных девушек, внезапно кончил тем…

— Что женился на мне?

— Нет, не это. Речь вообще не о том…

(Да-да, и это, конечно, тоже.)

— Я не понимаю, почему в возрасте двадцати двух или двадцати трех лет он вдруг стал членом политической партии. Откуда пробудился интерес к политике?

— А вы спрашивали его самого?

— Он сказал, что присоединился к партийной организации из-за вас. Якобы вы пришли и сагитировали его. Он почувствовал влечение к вам и поэтому последовал за вами — сначала в группу вербовщиков, а затем и в политику. Ему хотелось чаще видеться с вами. Я признаю, что мог быизложить такую историю. И она могла бы быть правдой…

— А разве это не так?

— Вы сами знаете, что не так. Он был членом партии как минимум за год до вашей первой встречи.

— Неужели?

Рут наморщила лоб и сделала глоток из бокала с водой.

— Странно. Он всегда рассказывал эту историю, когда объяснял, по какой причине пошел в политику. Я почти не помню те лондонские выборы в семьдесят седьмом году. Мне действительно поручали агитировать людей и распространять листовки. Я постучала в его дверь, и после нашего знакомства он начал регулярно появляться на партийных собраниях. Так что здесь есть доля правды.

— Доля, — согласился я. — Возможно, он вступил в партию в семьдесят пятом году, пару лет не проявлял никакого интереса к политике, но, встретив вас, стал более активным. Хотя такая версия по-прежнему не дает ответа на основной вопрос: почему он вступил в партию.

— А это важно?

Деп вошла, чтобы забрать тарелки из-под супа. Во время паузы в беседе я обдумал реплику Рут. Когда мы снова остались одни, я продолжил поднятую тему:

— Как бы странно ни звучали мои слова, но подобные расхождения очень важны для меня.