Призраки балета
Шрифт:
– Хорошо, – согласился Кемаль, – я, собственно, записывал только для того, чтобы ничего не упустить. Вы же понимаете, что разные мелочи могут оказаться важными. Словом, вы с госпожой Пелин разминулись, правильно?
– Ну да, да! Разминулись, и я домой поехал.
– А звонить ей вы пробовали?
– Пробовал, разумеется, сколько раз! Только у нее телефон выключен был. Они во время репетиций выключают… она потом всегда забывает… – настоящее время глагола, похоже, поразило его: Волкан опустил голову на руки, длинная челка, качнувшись, совсем заслонила лицо, парень издал судорожный звук, не то стон, не то всхлип… что ж, ваш выход, господин
Интересно, где парень так быстро нашел адвоката?
Этот Эрман уже вчера приступил к делу: скорее всего, друг семьи, или чей-нибудь знакомый, или сосед знакомого, или знакомый соседа, вот и старается.
– Вы, наверно, где-то там рядом живете? – выслушав очередную адвокатскую тираду, совершенно неофициальным тоном спросил Кемаль.
– Да в том же доме! – охотно пошел на контакт Эрман, словно ему тоже уже надоели эти игры в правильные и красивые слова и хотелось поговорить нормальным языком. – Моя жена вышла узнать, что случилось, она с матерью Волкана знакома, вот и вызвала меня, чтобы помочь. Ясно же, что он здесь ни при чем, вы сами на него посмотрите!
– Я смотрю, – выразительно произнес Кемаль, – и вижу, что в состоянии аффекта ваш неуравновешенный молодой клиент мог натворить много такого, о чем теперь искренне жалеет.
Что ж, пора переходить к следующему номеру. Кемаль выдвинул ящик стола и достал оттуда кусок светло-серого провода.
– Знакома вам эта вещь?
Волкан на секунду вынырнул из моря своих страданий и почти осмысленно посмотрел на то, что ему показывали.
– Ага, – равнодушно кивнул он, – обычный сетевой кабель. Для подключения Интернета по выделенной линии. А что такое?
– У вас такой имеется?
– Ну да, – он снова начал раздражаться. – Вам-то что?! Мало ли какие кабели у меня… имеются! Охота вам ерундой заниматься!
– Это не ерунда, господин Волкан. Дело в том, что точно таким же кабелем была задушена ваша жена. И у нас есть основания полагать, что тот кусок кабеля был отрезан от принадлежащего вам мотка.
– Что это за «основания»? У вас есть заключение экспертизы? – вредным голосом спросил адвокат.
– Вы прекрасно понимаете, что пока нет. Никто так быстро никаких заключений не даст. Но вероятность существует. Кабель отрезан под косым углом, судя по всему, кусачками, и точно так же обрезан кабель, который мы изъяли из квартиры господина Волкана. Не так, как вот этот, – Кемаль показал Эрману специально взятый у компьютерщиков кусок провода, который он предъявлял подозреваемому, – а наискосок.
– Все эти провода абсолютно одинаковые! Вы не можете использовать это в качестве доказательства и строить обвинение на таких шатких основаниях.
Интересно, он изначально умел говорить такими фразами и поэтому подался в юристы, или это приобретается во время учебы и последующей казуистической практики?
– Кабель! – вдруг выкрикнул молодой человек, и взгляд его сделался совершенно безумным. – О господи, кабель! Да кто угодно может его взять где угодно!.. Даже если он мой, этот кабель! Я не убивал ее, как вы не понимаете?! Да, мы ссорились, ссорились – это вам уже доложили! Но я ее люблю, и поэтому!.. Я этот ее театр ненавижу! Ненавижу, понимаете?! Я бы его взорвал, будь моя воля… мы год женаты, а сколько дней вместе?! Сколько, вы знаете?.. Ни о ребенке слышать не хочет, ни о чем…Этот проклятый балет все убивает, все! Они там ненормальные все, если хотите знать! Кабель, при чем здесь ваш
– Кто именно, господин Волкан? – осторожно и вкрадчиво, чтобы не спугнуть, спросил Кемаль.
– Я же вам говорю: балет! Балет этот проклятый! Этот чертов… – последнее слово пропало в рыданиях, а челка и руки снова скрыли измученное лицо.
На какую-то долю секунды они, адвокат и сыщик, почувствовали себя союзниками – все понимающими взрослыми, склонившимися над безутешным ребенком, но, обменявшись быстрыми взглядами, опять превратились в тех, кем им положено было быть.
«Видите, как легко я сыграю на его невменяемости и состоянии аффекта! Может, он ее и убил, но это вы еще докажите, а невменяемость налицо!» – ясно выразил один взгляд.
«Вам лишь бы зацепиться и играть в свои игры, а я убийцу ищу. И найду, будьте спокойны, вменяемого или невменяемого!» – ответил ему другой.
4. Вальс
Ноябрь… что может быть хуже?!
Для Лизы это всегда был самый нелюбимый месяц, а уж в этом году…
Темнеет рано, и нет надежды, что дни скоро, совсем скоро начнут удлиняться; начинаются холода и дожди, и нет надежды, что скоро, совсем скоро будет весна; и школьные хлопоты позади, и перешли на зимнее время, и до Нового года еще далеко, и нет надежды… на что? Да ни на что нет никакой надежды!
Лиза пошла на кухню и забыла – зачем.
Постояв несколько секунд в растерянности, она попыталась привычно собраться с мыслями: никакого беспорядка на кухне, разумеется, не было, на плите ничего не варилось и не требовало внимания, дети ее ни о чем не просили.
Зачем она здесь?
За окном выл и гудел ветер – как всегда в ноябре.
Дождь стучал то в стекло, то по балкону, и тьма (не иначе как пришедшая со Средиземного моря!) так плотно занавесила окна, что, как и каждый длинный ноябрьский вечер, Лизе казалось, что эта тьма вовсе не до утра, а навсегда.
Тьма и ветер хозяйничали в ноябре и делали что хотели.
Никакие двойные стекла, никакие ставни и стены не защищали от них, они насвистывали свой жуткий вальс и крутили в нем оторванные от деревьев листья; море, днем так красиво расположившееся за окном, превращалось в пугающий черный провал; горы огромными монстрами надвигались со всех сторон; тьма властно и безнаказанно обступала дом, и распоясавшийся ветер с такой злобой трепал росшее под окном дерево, как будто хотел показать Лизе, кто настоящий хозяин города.
А если опять землетрясение?
За две недели Лиза пыталась приучить себя не думать об этом.
Зачем думать, если предсказать ничего невозможно, если сумка со всем необходимым давно собрана и стоит в прихожей, а алгоритм действий продуман и отработан?
И при всем этом – как же не думать?!
Если бы в нашей власти было приказать себе думать или не думать, или не волноваться, или спокойно спать, или что-то чувствовать, или не бояться…
Да, конечно, сумка, в которую специально проинструктированные в школе дети положили фонарик, и воду, и свисток, стоит в прихожей, но, рассуждая логически: чем может помочь сумка?! Кто-то же должен вовремя проснуться, понять, что происходит, поднять мальчишек, добежать до двери, принять решение (и не какое-то, а верное решение!), куда бежать дальше, и только после этого подхватить спасительную сумку и действовать.