Призраки Черного леса
Шрифт:
– Схожу посмотрю, как там конюшня, – зачем-то сообщил я, хотя и не должен был отчитываться ни перед бывшей хозяйкой, ни перед служанкой.
Оставив женщин на пороге, кивнул гнедому – пошли, мол, инспектировать.
Ремонтом конюшни мы с Гневко остались довольны. Дыры в стенах заделаны, плотники устанавливали новые ворота, на крыше люди сидят, меняют черепицу. Если так дело пойдет, то и впрямь к вечеру закончат.
– Здравствуйте, господин Артаке! – подскочил ко мне радостный Томас. Переведя взгляд на Гневко, расплылся в улыбке:
– Ух ты, какой красавец!
Мы
– Господин Артаке, а можно его погладить? – поинтересовался конюх.
«Ты как, не возражаешь?» – посмотрел я на Гневко и, когда тот раздул одну ноздрю, кивнул старику.
– Ох ты, какой красивый, статный! – ворковал конюх, оглаживая гриву и потирая бока жеребца. Гневко, к моей тайной ревности, просто-таки разомлел от ласки. – Господин Артаке, может, его расседлать? Пусть отдохнет. Устал небось…
Гневко едва не заржал. Ему приходилось ходить под седлом целыми сутками. Бывало, у меня отваливалась задница, а ему – хоть бы хны. Все-таки боевой был конь, а не парадная кобыла для каких-нибудь праздничных выездов.
Но расседлать коня я разрешил. Мы никуда не спешили, а мне было нужно посмотреть на Томаса за работой. Не так уж часто я набирал себе слуг.
Томас довольно ловко для своих лет расстегнул подпругу, снял седло. Провел ладонью по спине:
– Чистенькая спинка, ни ссадин, ни потертостей. Молодец твой хозяин, бережет он тебя! А тут чего? Шрам! А вот и еще один! И еще… – Повернувшись ко мне, конюх укоризненно спросил: – Как же вы так, господин Артаке?
Я лишь развел руками. А что тут скажешь? В бою ведь не только мне перепадает, но и коню. И погибают кони значительно чаще, нежели всадники. И мой гнедой – что уж греха таить, жив до сего дня только потому, что его хозяин редко в атаки ходит, а больше командует. Виноват – теперь уже нужно говорить в прошедшем времени.
Гнедому же выговор конюха не понравился. Повернув голову к Томасу, слегка рыкнул:
– И-гр-р.
Получилось так убедительно, что Томас остолбенел. Очухавшись, конюх вытер вспотевший лоб. Поставив на место отвисшую челюсть, перевел дух. Покачивая от изумления головой, старик не сбежал, а принялся осматривать копыта. Придирчиво осмотрел каждое, потрогал подковы, пощупал гвозди, поскреб – нет ли где затаившихся гнойников, остался доволен. Но дальше ему опять пришлось удивляться. Перекинув уздечку через голову коня, Томас потянулся к пряжке:
– Господин Артаке, а где мундштук?
Старик держал в руках уздечку, где все вроде бы было на месте – повод, ремешки, но почему-то отсутствовали грызло и кольца.
– Потеряли, – равнодушно ответил я. – А может, Гневко перекусил и выплюнул.
– Перекусил? А…
Кажется, Томас был скорее готов поверить, что жеребец способен перекусить грызло, нежели в то, что на узде его никогда не было. Зачем засовывать ему в рот железяку, причинявшую боль? Мы с жеребцом и так прекрасно понимаем друг друга, а чужое непонимание переживем. Томас внимательно осмотрел уздечку, понял-таки, что к чему, и вымолвил:
– Я, господин Артаке,
– Так ты сам говорил, что конь умница, – усмехнулся я.
– Да я не про коня, а про хозяина. Кони-то, они все разумные, а люди не очень.
– Все когда-нибудь бывает впервые, – хмыкнул я, повторяя расхожую мудрость. – Ладно, вы тут пока без меня побудьте, а я пошел. Да, вот еще что, – обернулся я к Томасу. – Оказывается, у вас живет дочь прежнего хозяина? С чего вдруг такая щедрость?
– Жалко девку. Дома лишилась, родственников нет, – вздохнул Томас. – А замуж ее кто возьмет? Бесприданница и на рожу не шибко… Вот мы с Курдулой ее и приютили. Вы уж простите, что сразу не рассказали. Думали, вдруг да прогоните девку.
– А теперь, думаешь, – не прогоню?
– Вы – хозяин, – пожал плечами Томас. – Земля ваша и дом, где мы живем, он тоже ваш. Но я так скажу, что гнать не стоит. Убытков от нее нет. Вы же вроде бы нас с Курдулой на службу берете? Ну, коли мы при службе, то, пока живы, Кэйтрин прокормим. Раньше-то хуже было.
– Как хоть и жили-то? – заинтересовался я.
– Да так вот и жили, – вздохнул старик. – Огородик небольшой есть – репу с морковкой сажаем. Кур пять штук. Ну, я еще наловчился голубей силками ловить. Курдулу иной раз стряпать нанимали – на свадьбы там, на похороны. Меня мужики звали, если с лошадками что не так, – ну, кобыла разродиться не может, болезнь какая. Бедствовали, конечно, но с голоду не умерли.
– А дочка хозяйская на вашей шее сидела?
Верно, конюху не понравилась моя усмешка, и он принялся защищать нахлебницу:
– Почему же на шее? Она хоть и господская дочка, но не белоручка. И стряпала, и стирала. К тому ж девка – головастая. Советы всегда дельные давала. Она же, когда фрау Йорген слегла, все хозяйство по дому на себе тянула. Народ говорит – это фрейлейн Кэйтрин с ростовщиком торговалась. Мол, за усадьбу и землю он ей семьсот талеров отвалил, хоть красная цена не больше трехсот.
«Ах, Мантиз, злодей этакий, не постеснялся взять с меня целую тысячу!» – вяло посетовал я. Я до сих пор соизмерял здешние цены с теми, что были в Швабсонии. А там или, как здесь говорят, по ту сторону гор, усадьба с землей потянула бы тысяч на сорок, а то и на пятьдесят.
– Господин Артаке, если вы не спешите, можно я коня искупаю? – робко спросил Томас.
Возможно, старик и на самом деле хотел искупать гнедого, может, просто хотел уйти от неприятного разговора. Что ж, не буду настаивать, да и Гневко никогда не возражал против купания.
Я вернулся к флигелю. Обыкновенный одноэтажный дом, не каменный даже, а фахверковый. Думается, флигелем называли для солидности. И довольно-таки старый. У новых домов, сколько я помнил, деревянный каркас не торчит, а замазывается.
Задерживаться у входа и стучать я не стал, толкнул дверь.
Изнутри дом представлял собой именно то, о чем я думал. Единственная комната, с очагом посередине, грубый крестьянский стол, четыре тяжелых табурета, сундук и две лежанки. Одна – совсем узенькая, другая пошире. Здесь из каждого угла била нищета, но все было чисто.