Призраки Дарвина
Шрифт:
Она говорила так, будто я был ее подопытной обезьянкой, о чем я не преминул сообщить ледяным тоном.
— Это несправедливо, Фицрой Фостер. Хотя, признаюсь, мне было любопытно, знаешь ли, посмотреть, как ты станешь восстанавливать меня, какие страницы моей и своей жизни откроешь, чтобы вернуть память. Я рассчитывала, что это продлится недолго, несколько часов, может быть, даже минут. Это должно было придать тебе сил, милый.
— Что ж, твой идиотский эксперимент подзатянулся. И мой отец, и братья, и… ты, должно быть, довольно скоро поняла, что я понятия не имел, как тебя исцелить, что я потерялся без тебя,
— Да я же была сбита с толку, вот в чем дело. Я подумать не могла, что ты начнешь лгать мне, обращаясь со мной так, будто я не могу справиться с твоим прошлым или своим прошлым, как если бы я была… ребенком, или дикарем, или…
— Это неправда. Я просто пытался защитить тебя от боли, от ночных кошмаров, от…
— От него, Фиц. Ты хотел защитить меня от него. Ухватился за шанс избавиться от Генри, исключить его из нашей жизни, начать с нуля, не отрицай, словно бы все, что с ним приключилось, все, что нам удалось узнать с момента его появления, не имело значения. Ты решил стереть его!
— Да, черт побери! Мама пожалела его, и он ее убил! Ты пожалела его даже сильнее, чем она, и что он сделал?! Чуть было не отправил тебя на тот свет! Почему бы не использовать несчастный случай для чего-нибудь хорошего? Разве мы не пришли к согласию, что делаем это, чтобы он просто оставил нас в покое?
— Я не думаю, что он этого хочет, Фиц.
— Чего он хочет, чего он хочет! Прямо как в первый день, когда я показал тебе его физиономию. Кто это? Вот что ты спросила! Ну что, ты выяснила, и что это нам дало, а?
— Я не ошиблась в том, что нужно изучить его со всех сторон, приблизиться к нему. И я все ждала, с того самого дня, как твой отец привез меня из Берлина, чтобы ты тоже это осознал. Ждала, когда ты достанешь фотографии, покажешь их мне, откроешь ящик, в котором спрятал все мои материалы и папку, и прочитаешь мне мои собственные слова, по крайней мере проявив уважение к моим усилиям. Я ждала, когда ты пригласишь меня в свою жизнь, жизнь, которую мы создали вместе. Но ты испугался.
— Вот тогда и надо было положить конец безумию и перестать разыгрывать меня.
— Нет. Ты должен был сам до этого дойти.
И снова я испытал порыв ударить ее, схватить за плечи и трясти, как тряпичную куклу, пока она не поймет, как жестоко поступила, открыть ей глаза — открыть глаза? — на то, что она натворила.
— То есть его появление — все это, даже затянувшееся безумие, — якобы пошло мне на пользу. По крайней мере, ты так говоришь. Знаешь, чему на самом деле нет оправдания? Он настроил тебя против меня. Вы слишком сблизились с ним. Так сблизились, что для меня не осталось места. Нельзя было этого допускать.
— Опять ты за свое. Как будто вы можете контролировать его, его намерения, но, увы, это подвластно тебе не больше, чем его постоянно проявляющийся образ. Генри не уйдет, Фиц.
— И когда ты планировала мне сказать? Сколько намеревалась ждать?!
— Во-первых, милый, прекрати, просто прекрати притворяться, что все зависело от моего действия или бездействия, словно ты не виноват в том, что это недопонимание затянулось. Я давала тебе все возможности открыться. Что я попросила показать в первую очередь? Ваш семейный
— Я, вообще-то, задумывался. Мне это казалось милым. Мне нравилось, что ты мне доверяешь, и я знал, что это временное явление, с которым ты вскоре справишься. Я молился, чтобы это было временно.
— А я молилась, чтобы твоя реакция была временной. Ну не сможет же он продолжать в том же духе больше недели. Но ты смог. А я просто шла у тебя на поводу. Вспомни, кто из нас сидел на водительском месте. От тебя зависело, сколько продлится поездка.
— Я тебе доверял!
— А я тебе! Я доверила тебе принять правильное решение, даже не предполагая, что это займет более двух лет. Но, едва выкопав себе эту яму, я исполнилась решимости продолжать. И знаешь что? Все к лучшему, вот что я поняла.
— О нет! Теперь ты заявляешь, что это пошло нам на пользу?! Все дерьмо, которое пришлось пережить?!
— А ты просто подумай, Фицрой Фостер. Что бы случилось, если бы я вернулась из Берлина и заявила, что была права, и уже на следующий вечер или прямо в тот же, не откладывая в долгий ящик, прочитала бы тебе свой отчет? Это заняло бы несколько часов. Сколько ты его читал?
— Три часа,
— Ну, значит, три часа. Ты бы меня выслушал, потом мы обнялись бы так, словно наши проблемы решены, мое исследование аккуратно упаковано и перевязано прелестной ленточкой, однако ты не приблизился к нему, не страдал достаточно, не заплатил по счетам.
— Но ты же сама сказала, что мы исполнили свой долг.
— Я ошибалась.
— Да я прошел через ад, потеряв свое… потеряв тебя, проведя семь лет в изоляции. Этого тебе показалось мало и ты решила добавить еще два года?
— А что хуже, Фиц? Жить с чужим обликом, который навеки впечатан в тебя, или жить без меня? Что хуже?
— Потерять тебя, — сказал я. С неохотой, потому что не хотел соглашаться ни с одним из ее доводов. Но это правда. Хуже ничего быть не могло.
— Потерять меня, — повторила она ровным голосом, не выдавая ликования. — Так что ты не прошел через ад. Ты не испытал всего ужаса, что выпал на долю Генри. Может, тебе никогда и не придется пережить ничего подобного, я вот точно никогда не приближусь к подлинному знанию. Но по крайней мере, ты стал ближе.
Да она рехнулась. Я ее не узнавал. Это он ее к этому подтолкнул. Здесь что-то гораздо более извращенное, чем я думал изначально. Если бы он просто украл Кэм у меня, ударив по башке обломком камня, то, по крайней мере, она осталась бы цельной, чистой, невинной. Но воскресить ее и убедить не признаваться мне, держать меня в неведении — это было подлинным злом, ужасным наказанием для того, кого он никогда не встречал. Неужели он так и не успокоится? Кэм заглянула в меня, как в воду. О, как же я проворонил взгляд, который она скрывала в течение этих месяцев пытки, затуманивая все следы глубокой мудрости, с которой двигалась сквозь реальность.