Призраки Фортуны
Шрифт:
Тем более что ему будто бы даже «обещали»! Именно так он трактовал те чудеса, которые произошли с ним во время его внезапного излечения от ран, то единение с прекрасной Девой, о котором он, как о заключенном в тайне союзе, не только никому не рассказывал, но и себе боялся напоминать всуе.
«Ведь как все удачно складывалось! Где же выскочило колесо моей Фортуны из проторенной дорожной колеи?» — в отчаянии вопрошал самого себя молодой человек.
И вот на смену бесконечной зиме пришла весна, и вместе с апрельской оттепелью в жизнь Николая Петровича Резанова пришли изменения. Причем даже не «пришли», а как это часто бывает, «ворвались» самым решительным и беспардонным манером.
Со смертью Потемкина дорога, и так-то скатертью расстелившаяся перед Платоном Зубовым к вершинам абсолютной, ни с чем
Ставка, сделанная однажды на него Державиным, оправдала себя. Старый придворный лис не ошибся в расчетах и был за это примерно награжден. Исполнилась его давнишняя мечта, и план, который он давно вынашивал, стал постепенно осуществляться. Державин наконец-то был назначен кабинет-секретарем личной канцелярии императрицы. Важность и значение этого поста пусть не затмят от глаз читателя слова «личная канцелярия». Ведь императрица не зря носила титул «самодержица всероссийская». Несмотря на многочисленные министерства, палаты и Сенат, в которые императрица любила «поиграть», чтобы в нужном свете явить себя в глазах просвещенной Европы, правила страной Екатерина по старинке, в одиночку. Испросив мнения ближайших советников, которые в разное время составляли ее «тайные кабинеты», Екатерина всегда принимала решения сама. За что, правда, и несла полную ответственность и перед собой, и перед Богом, а не пыталась переложить ошибки и промахи, которые порой случались, на плечи других. Именно к ней, к матушке-государыне, к монархине, стекались со всей страны многочисленные прошения, просьбы, жалобы, доносы, челобитные да и просто письма. И все это поступало в ее личную канцелярию. Разложив и разобрав это море корреспонденции, личный секретариат Екатерины в зависимости от важности и уместности просьбы направлял затем эти письма в Сенат или в соответствующие министерства и ведомства, откуда они, уже завизированные официальным лицом, вновь возвращались к Екатерине, но теперь уже в виде прошения, «рекомендованного к рассмотрению». Или не возвращались…
Подписанное императрицей прошение становилось в свою очередь уже указом и отправлялось обратно в те же самые министерства и ведомства, но уже с тем, чтобы быть приведенным к исполнению.
Подобное двойное хождение бумаг было процессом не быстрым, зачастую мучительным, порой бесконечным, однако оно гарантировало то, ради чего весь этот бюрократический механизм и был учрежден — ни одно решение в стране не могло быть принятым в обход воли вседержительницы. Власть ее была абсолютна и беспредельна. Но и положение ее кабинет-секретаря или лица, к которому вся эта корреспонденция стекалась и который отправлял ее дальше, было, прямо скажем, особым.
Именно на этом месте — важнейшем в условиях разросшегося, как раковая опухоль, чиновничьего аппарата империи, благодаря стараниям Платона Александровича Зубова и оказался Гавриил Романович Державин.
И надо отдать ему должное, как только он утвердился и обустроился на новом месте, Резанов был тут же вызван в Петербург.
Глава девятая
Бессонница
Наше время. Москва. ФСВ
Четырнадцатый сидел в кабинете полковника Шурановой, расположенном на втором этаже серого правительственного здания по улице Большая Лубянка. Он был в Москве уже вторые сутки. После инцидента с «порталом» и «потерей» Дмитрия — о чем ему пришлось доложить, естественно, в тот же день, — бесконечные отчеты, письменные и устные, занимали все его время. Наконец после нескончаемых разбирательств и объяснительных система, как будто насытившись им, «выплюнула» его из своих недр, изрядно пожеванного, но сохранившего присущий ему оптимизм, и Четырнадцатый, к пущему своему удовольствию, вновь перешел во власть Дарьи Валентиновны.
Как всегда в ее присутствии, он пытался смотреть прямо перед собой, и, как всегда, ему это плохо удавалось. Он пытался представить, как бы выглядели полковничьи погоны на узких девичьих плечах Дарьи Валентиновны, если бы она их носила прямо на блузке. Однако мысль эта все время натыкалась на бретельки ее лифчика, который отчаянно просвечивал сквозь белую батистовую ткань, и как-то сама собой меняла направление. Совсем другие «картинки», связанные с полковником, возникали в его воображении, причем очень даже живо. В них она была вовсе не такая строгая, гораздо более
Еще в школьные годы будущий полковник Федеральной службы времени Дарья Валентиновна Шуранова столкнулась с проблемой, которая затем так и преследовала ее по жизни. Проблему эту учительница начальных классов выразила в разговоре с ее матерью простой фразой: «Несоответствие формы и содержания». Что, собственно говоря, имела в виду училка, стоявшая рядом с матерью, Даша тогда не совсем поняла. Лишь со временем, став взрослей, до нее постепенно стал доходить смысл этой фразы.
Отец ее был военный, и семья часто переезжала. Каждое новое место службы отца, по каким-то непостижимым законам военного ведомства тогда еще единой страны, было северней и соответственно холодней предыдущего. Что в таком климате — с промозглым от холодных дождей коротким летом и бесконечной морозной зимой — могли делать военные, с кем воевать и кого охранять, маленькая Даша не понимала. Да, честно говоря, и не пыталась. Вечно закутанное в шерстяные платки, вечно с насморком и хроническим авитаминозом, это хрупкое и прозрачное существо втайне от всех вело такую интенсивную внутреннюю жизнь, о которой вряд ли кто догадывался.
Девочка росла молчаливой и застенчивой. Городки, похожие друг на друга и мелькающие за двойными стеклами вагонных окон в моменты переездов семьи Шурановых, обычно не имели даже названий. Они обозначались цифрами. Иногда двузначными, иногда трехзначными, а иногда и с буквами. Когда Даша была маленькой, она считала, что так и должно быть, и очень удивилась, когда позднее узнала, что чаще всего города имеют названия.
Поэтому с самого начала Даша относилась к числам совершенно особо. Для нее они имели свои конкретные очертания, цвет и даже запах, вызывая ассоциации, которые Даша и пыталась постичь.
С детства у нее начались проблемы со сном. Она спала не более трех часов в сутки, доводя мать до зомбиобразного состояния. Когда же Даша немного подросла, она, сжалившись над родителями, научилась скрывать бессонницу, лежа в кровати тихо и с закрытыми глазами. Но сон к ней так и не вернулся.
Таким образом, «на руках» у девочки оказалось гораздо больше свободного времени, чем было отпущено обычным людям, и надо отдать ей должное, Даша этим в полной мере воспользовалась. Девочка рано научилась читать. Но еще раньше — считать. Считать совершенно особо. Не так, как все. Лежа с закрытыми глазами, она проделывала в уме такие сложные операции с числами, для которых другому человеку потребовались бы горы бумаги.
Так как гулять на улице зимой из-за вечного мороза и тьмы было не совсем удобно, сосредоточенная работа мышления продолжалась безостановочно. Летом этому способствовали еще и частые дожди в сочетании с бесконечным световым днем. Когда в полночь солнце, так и не скрывшись за горизонтом, начинает свое восхождение к новому дню, — согласитесь, какой уж тут сон! Тут и нормальному человеку заснуть будет сложно, что уж говорить о Даше, которая «нормальной» никогда не была.
Оглядываясь назад, можно было бы предположить, что климатические условия, в которых росла Даша, возможно, усилили ее «отклонение», что впоследствии привело к необычным результатам. Но с научной точностью мы это утверждать не можем, так как Дашин случай оказался настолько уникальным, что достаточного количества данных, которые подтверждали бы или опровергали это предположение, просто не существует. Ибо, как на самом деле происходит формирование мозга гениев, остается пока тайной, покрытой мраком.
В общем, как бы там ни было, но мозг, который у ребенка и так-то, как губка, молниеносно впитывает новую информацию, у Даши в условиях почти круглосуточного функционирования развился необычайно.
Глава 10
Кабинет-секретарь
1792 год. Санкт-Петербург
Ценя новое назначение и особенно то положение при дворе, которое оно с собой несло, Гавриил Романович Державин, однако, к «письмоведению» склонен не был. Его натура рвалась к творческой деятельности. Сочинить оду или пьесу — это пожалуйста! А вот разбирать целыми днями чьи-то письма — увольте! Поэтому, когда Резанов, не нарадовавшийся от переезда в столицу, рьяно взялся помогать своему крестному в его делах, Державин вздохнул с облегчением. Все складывалось чрезвычайно удачно. В точности как было ими задумано. Почти…