Призраки (Haunted)
Шрифт:
Если бы мы смогли прочитать надписи на надгробиях, мы бы узнали, что почти все население города умерло в один месяц. Это была первая вспышка смертей того, что потом назовут вирусом Кигана. Вирусная опухоль мозга, которая вырастает буквально за несколько дней.
Папа продал целую партию ангелов и овечек магазину садовых товаров в Денвере. По дороге домой он уже жевал аспирин и едва удерживал руль нашего грузовичка. Папа и мама умерли в больнице еще до того, как приехала бабушка.
После этого все успокоилось на десять лет. До тех пор, пока в мозге мисс Фрасур не обнаружили опухоль размером с лимон. Пока вирус у
В наше время меня не могут просто убить. И не знают, как вылечить. Все, что власти могут со мной сделать – изолировать в Приюте, в рамках мер по борьбе со стихийными бедствиями.
Этот новенький парень, который с большим членом… я знала, что он должен чувствовать. Потому что я чувствовала то же самое, когда меня привезли сюда. У него никого не осталось. Родные умерли. Друзья тоже умерли. Может быть, полшколы умерло – если он пользовался популярностью. Он целыми днями сидит один, у себя в комнате. Ему страшно. Но он все же надеется, что врачи найдут обещанное лекарство.
Я могла бы ему подсказать, что и как. Ввести в курс дела. Успокоить его. Помочь приспособиться к жизни в Сиротском приюте.
В тот последний хороший день моей жизни мы с папой доехали до Денвера, штат Колорадо, где он знал один магазинчик, торгующий всякими антикварными штуками для украшения сада. Чугунными оленями и бетонными птичьими купальнями, сплошь заросшими мхом. Почти все, что там продавалось, – это были краденые вещи. Хозяин магазина расплатился с отцом наличными и помог ему сгрузить ангелов с грузовичка. У хозяина был маленький сын, который вышел из дома и встал на дорожке, наблюдая за тем, как они разгружают машину.
Мы с Ширли общаемся по интеркому, и сейчас я нажму кнопку и спрошу про этого нового парня… у него, случайно, не рыжие волосы, такие кудрявые? А глаза – карие?
Он примерно моего возраста? Я спрошу: он откуда? Не из Денвера? И чем занимались его родители, которые умерли? Может быть, у них был магазин всяких старинных штуковин для сада?
23
Призрачий огонек – наш единственный свет. Костер в непроглядной ночи. Наш последний шанс. Голая лампочка на столбе в центре сцены. Клапан сброса давления. Для безопасности. Чтобы старый театр с газовым освещением не взорвался. По старинной театральной традиции, ночью на сцене всегда оставляют свет – отпугивать привидений, чтобы никому из них не пришло в голову поселиться в здании.
Мы сидим вокруг этого огонька, те из нас, кто остался. Сидим на сцене, откуда видны золоченые контуры кресел в зале, медные ограждения, змеящиеся по переднему краю балконов, облака паутины, затянувшие мертвое небо электрической ночи.
В темных комнатах позади других комнат лежат мертвые Хваткий Сват и Недостающие Звено. В холле, отделанном в стиле итальянского ренессанса. В самом нижнем подвале гниют тела мистера Уиттиера и Товарища Злыдни, Леди Бомж и Герцога Вандальского. Мисс Америка и миссис Кларк – у себя в гримерках за сценой. Их клетки переваривают друг друга, превращаясь в желтую белковую жижу. В кишках и легких плодятся бактерии. Животы раздуваются.
То есть нас остается всего одиннадцать.
Мы сидим в круге света.
В нашем мире, где есть только люди и нет человечности.
Агент Краснобай потихоньку ходил по комнатам,
Каждый из нас был уверен, что он такой один. Каждому из нас хотелось, чтобы в нашем мире стало немножко темнее. Но только – немножко. Никто не знал, что та же самая мысль пришла в голову и другим тоже. Жертвы собственной низкой сопротивляемости к скуке. Жертвы самих себя. Может быть, это все из за голода. Может быть, это своеобразная форма голодного бреда. Но вот все, что осталось.
Последняя лампочка. Призрачий огонек.
Этот свет не дает тепла, и мы сидим, все укутанные в пальто и бушлаты, в шубы и махровые халаты. Шеи гнутся под тяжестью париков, громоздящихся друг на друга, и шляп с полями, которые еле проходят в дверь. Мы ждем. Мы готовы.
Когда распахнется входная дверь, мы все сделаемся знаменитыми. Когда провернется замок, и дверь откроется с натужным скрипом, а потом кто то защелкает выключателем, пытаясь зажечь свет, у нас уже будет готова история на продажу. Наши скулы узников лагеря смерти будут готовы для съемки крупным планом.
Мы расскажем, как мистер Уиттиер и миссис Кларк заманили нас сюда обманом. Они заперли нас в этом здании и держали в заложниках. Они нас запугивали, заставляли писать. Книги, стихи и сценарии. А когда мы не стали писать, они принялись нас истязать. Они морили нас голодом.
Мы сидим скрестив ноги, на дощатой сцене, и даже не можем пошевелиться под слоями бархата и простеганного твида, которые не дают нам замерзнуть. Все силы уходят на то, чтобы повторять нашу историю друг другу: как миссис Кларк выдрала из Мисс Америки ее нерожденного ребенка и сварила его на глазах умирающей матери. Как мистер Уиттиер повалил Хваткого Свата на пол и отрубил ему пенис. А потом мистер Уиттиер зарезал миссис Кларк и так обожрался ее ногой, что у него разорвало живот. Мы тренируемся. Учимся произносить без запинки «перитонит ». Мы бормочем себе под нос: паховая грыжа . И еще: тюрнировка моркови .
Вот так оба злодея отдали концы, бросив нас умирать от голода.
Карандаш Святого Без Кишок оставил немало отметин на стене. Эти резкие черточки на стене – его единственный шедевр. Домовладелец, сотрудник риэлторской фирмы, кто нибудь должен прийти и проверить, что тут происходит. Может быть, кто то из службы энергоснабжения придет отключить электричество за неуплату.
В тишине даже щелчок выключателя прозвучит, словно выстрел.
Тихий щелчок заставляет нас всех обернуться. Скрежет металла о металл – мы все оборачиваемся на звук. Туда, в направлении кулис. В направлении боковой двери.
Пронзительный скрип, и темнота как будто взрывается. При таком ярком свете, после того, как мы столько времени провели в темноте, мы вообще не различаем цветов. Только черный и белый. Только сияющие силуэты, на которые приходится жмуриться.
Такой ослепительно яркий свет, гораздо ярче любой лампочки.
Свет режет глаза.
Это не боковая дверь. Свет, изливающийся на сцену – как плотный луч восходящего солнца, откуда то сверху. И мы жмуримся, и закрываем глаза руками, чтобы спастись от этого луча. Этот новый день, он такой солнечный, такой светлый, что наши длинные тени ложатся на сцену у нас за спиной. Тени горбятся и сжимаются поверх бурых засохших подтеков воды на старом киноэкране.