Призраки (Haunted)
Шрифт:
– Ты слышала, что случилось с девушкой твоего брата? Ева закрывает глаза и говорит:
– Звучит дико, я понимаю, но я скучаю по Смерти… Адам перекидывает одну ногу через забор и говорит:
– Твои предки чего, эмигрируют?
В гараже, двигатель заведенной машины чихает, и один из цилиндров не попадает в такт. Словно сердце пропускает один удар. Сердечный желудочек дает сбой. Сквозь стекло видно, как внутри гаража клубится серый дым. Двигатель снова чихает и вдруг умолкает. Внутри – все неподвижно.
Лежа в траве, на солнышке, чувствуя, как ее кожа натягивается и краснеет, Ева говорит:
– Бедный Ларри.
Она по прежнему водит пальцем вокруг пупка. Риски подходит к забору и смотрит, как Адам перелезает на эту сторону. Мальчик наклоняется, чтобы погладить собаку. Почесав Риски под подбородком, Адам говорит;
– Ты им сказала, что у нас будет маленький? И Ева молчит. Ева не открывает глаз.
Адам говорит:
– Если от нас пойдет новый человеческий род, наши предки ужасно рассердятся…
Солнце почти в зените. То, что похоже на шум машин, – это ветер, носящийся по опустевшим дворам.
Материальные блага уже никому не нужны. Деньги превратились в бумажки. Положение в обществе никого не волнует.
Еще три месяца будет лето. О еде беспокоиться нечего: тут столько консервов, что хватит на сто лет вперед. То есть если ее не застрелят автоматчики из службы Эмиграционного содействия. Она же приоритетная цель. Первоочередной категории. Конец .
Ева открывает глаза и смотрит на белую точку на голубом горизонте. Утренняя звезда. Венера.
– Если этот ребенок родится, – говорит Ева, – я надеюсь, что это будет… Трейси.
24
Мистер Уиттиер ведет Мисс Апчхи к двери. К миру, который снаружи. Они идут к двери, вдвоем. Держась за руки. Вот он, наш мир без дьявола, наша вилла Диодати без чудовища, на которого можно свалить всю вину. Мистер Уиттиер приоткрывает входную дверь, совсем немножко – чтобы в здание проник луч настоящего света солнца. Яркая прорезь – полная противоположность той черной щели, которая встретила нас по прибытии.
Мисс Апчхи так же, как и Кассандра Кларк, – невеста мистера Уиттиера. Та единственная, кого он хочет спасти.
Прожектор перегорел. Или он просто горел так долго, с таким накалом – и что то трагическое происходило все время, что то ужасное , что то волнующее и захватывающее , все время, – что сработал автоматический выключатель питания.
Обмороженная Баронесса спит в своем ворохе тряпок и кружев; сально розовые губы, которых нет, шевелятся во сне. Граф Клеветник тоже бормочет во сне, проигрывая в голове эпизоды из нашей истории.
Мы все похожи на спящих, или на впавших в прострацию, или на грезящих наяву. Каждый бормочет, что мы
Только Святой Без Кишок с Матерью Природой перешептываются друг с. другом. Святой то и дело поглядывает на приоткрытую дверь, на трещину яркого света в сумраке. Мистер Уиттиер и Мисс Апчхи – их темные силуэты, обведенные контуром света, растворяются в ярком сиянии солнца.
А мы, все остальные, растворяемся в наших костюмах, в ворсинках ковра, в досках пола.
Мать Природа все повторяет, как будто у нее заело пластинку:
– Остановите их… остановите их…
А что, говорит ей Святой Без Кишок, это будет вполне подходящий счастливый конец. Двое юных влюбленных выходят из тьмы к свету нового дня. Они приведут помощь и спасут всю группу. Эти двое, они могут быть жертвами и героями.
Но Мать Природа лишь шепчет:
– Пока еще рано.
Надо выждать еще немного. Они молодые, они могут позволить себе подождать, пока не умрет еще несколько человек.
Вполне может так получиться, что Мать Природа и Святой Без Кишок переживут старого мистера Уиттиера и больную Мисс Апчхи.
Стоит лишь посмотреть на всех остальных: сразу видно, что Агент Краснобай и Повар Убийца не протянут и дня. Грудь Обмороженной Баронессы, затянутая парчой, уже не вздымается и не опадает, ее губы, которых нет, посинели. Выщипанные брови Безбожника больше не отрастают.
Да, еще рано. Ведь чем дольше они смогут выждать, тем меньше останется претендентов на гонорар.
И вполне может так получиться, что Матери Природе и Святому Без Кишок достанется все. Все деньги. Вся слава. Вся жалость.
– Или мы тоже умрем, – говорит Святой Без Кишок. Его штанины и низ рубашки, приклеенные к сцене засохшей кровью, натягиваются и рвутся. Святой Без Кишок поднимается на ноги и говорит: – Я пошел.
Не сейчас, говорит Мать Природа. Цедит сквозь зубы.
Святой Без Кишок делает шаг и спотыкается. Ноги подкашиваются, и он падает на четвереньки. Он ползет к приоткрытой двери и говорит:
– Как мне их остановить?
Мать Природа хватает его за ногу и говорит:
– Погоди. – Она прикасается к точкам удовольствия у него на стопе, и от этого прикосновения глаза у Святого закатываются, а потом она отпускает его и говорит: – Помоги мне…
Они ползут к двери, обозначенной солнечным светом. Там, где луч света касается бетонного пола, пол ощутимо нагрелся. Они ползут, зажмурив глаза, ослепленные ярким сиянием. Они пробираются к двери на ощупь, ориентируясь по теплой дорожке, считывая руками эту тепловую азбуку Брайля, пока не находят дверной косяк ~ теми пальцами, которые еще остались. Они находят свет солнца – кожей губ и век.