Призраки Народного дома
Шрифт:
– И что графиня? – спросил Кошаков с интересом.
Филькин безнадежно махнул рукой.
– Вынуждена была съехать из дома. Да там потом все равно революция началась, так что не очень-то и жалко.
– Революция смела с лица земли сортир в форме графской дачи, – задумчиво подытожил Гора Лобанов. – И воздвигла на его месте станцию метро в форме летающей тарелки.
– А я всегда думал, что она похожа на гриб, – сказал Филькин.
Некоторое время они играли в «ассоциации» – на что похожа станция метро «Горьковская», но из-за
День уже посылал явственные предупреждения о своем скорейшем появлении. Поспать пару часов отправлялись обратно к Кошакову. По пути к квартире Филькин говорил не останавливаясь:
– Между прочим, то, что мы считаем Мюзик-холлом, на самом деле – Народный дом. Его построил для рабочих царь Николай Кровавый. Газета «Ленинградский рабочий» сильно издевалась над инициативой царя. Он хотел отвлечь рабочих от революционного движения. С помощью искусства. Какое коварство! Если рабочие будут ходить в театр и за небольшие деньги слушать всякую там «Хованщину» в исполнении Шаляпина и прочих монстров, то им некогда будет строить баррикады и качать права!
– Недаром в народе его называли Кровавым, – сказал Гора Лобанов и почувствовал себя полным дураком: шутка прозвучала более плоско, чем ему представлялось поначалу.
К счастью, на это ни Кошаков, ни Филькин внимания не обратили.
Филькин вдохновенно вещал:
– Там огромный зал. Скачут красотки с ножками в шелковых колготках, а руководит ими маленький свирепый гном. Но это когда есть представления Мюзик-холла. А по ночам… если прийти сюда в новолуние… и сказать волшебные слова…
– Рекс-фекс-пекс? – снова перебил Лобанов.
Филькин глянул на него чуть презрительно:
– Нет, другие.
Он встал прямо, развернулся лицом к своим собеседникам. Волосы торчали на голове Филькина дыбом, нос раскраснелся, глаза сделались маленькими и неутомимо слезились. Сероватый утренний свет размазывал его черты, делал их неясными. Справа от Филькина угрожающей громадой высился бывший Народный дом с огромным куполом и множеством входов: ступени как у зиккурата, провал – точно беззубый рот – дверь в Планетарий, помпезные, суставчатые колонны театра «Балтийский дом» с мятой афишей заумного спектакля какого-то заезжего коллектива, небольшая дверца сбоку – лаз на выставку восковых фигур, точно черный ход в магазин, откуда «блатному» покупателю вот-вот вынесут какой-нибудь дефицитный товар.
Рядом с Филькиным пригнулся искусственный динозавр. Он служит безмолвным зазывалой на выставку «движущихся восковых фигур». У него усталый вид.
Низкий, громкий голос, исходящий прямо из глубин тощего филькинского живота, где алхимически булькало очень много разных напитков, прозвучал, разливаясь по пустому, зловещему пространству:
– Именем Утренней Звезды Люцифера, заклинаю тебя, Федор Иванович Шаляпин: явись, явись, явись!
Затем Филькин вдруг зевнул, и страшное обаяние развеялось. Тщетно сражаясь с зевотой,
– Приблизительно так… И тогда в пустом зале театра Народного дома появится призрак Шаляпина. Он будет в шубе. И запоет. «Сатана там правит бал»… Ужасным басом.
– Идемте спать, – попросил Гора Лобанов.
И они ушли, все трое, и Народный дом остался посреди полного безлюдья. Титаническое здание, источенное ходами, набитое театральными залами, с брякающими игровыми автоматами на первом этаже Планетария – точно с паразитами в шерсти на брюхе гигантского зверя. Как и положено старинному зданию, он был туго набит призраками. И выставки движущихся восковых фигур, рассованные по извилистым его коридорам, еще больше усиливали неприятную магическую атмосферу.
Дня через два Лобанов неожиданно вспомнил этот разговор.
– Ты серьезно говорил? – спросил он у Филькина.
– О чем?
– О призраке Шаляпина…
Филькин задумался.
– Не помню. Напомни. О чем я говорил?
– Ну, если сказать «рекс-фекс-пекс», то в новолуние в Народном доме явится призрак Федора Ивановича. И будет петь «Сатана там правит бал».
– Я такое говорил? – искренне поразился Филькин.
Он недоверчиво осмотрел Лобанова с ног до головы, но Лобанов оставался безупречным.
– Да, Филечка, именно это ты и говорил.
Филькин почесался. Поковырял пальцем в углу глаза. Пролистал зачем-то тощую тетрадь, которую держал в руке. Смял ее и сунул в сумку.
– Ну, возможно, – нехотя согласился он наконец. – Только ничего не помню.
– Я тебе рассказал. – Лобанов сел рядом. – Давай разыграем Кошакова.
– Слушай, Лобанов, скажи: тебя Кошаков раздражает? – спросил Филькин неожиданно.
Лобанов, подумав, кивнул.
– Чем? – жадно насел Филькин.
– Какой-то он… внутренне благополучный, – признался Лобанов. – Как будто все у него спокойно. Было спокойно и будет.
– И он не хочет покорять Петербург.
– И вообще – не впечатлен. Ну, Рязань. Ну, Питер. Ну, какая разница.
Филькин говорил, как ревнивец, возмущенный тем, что кто-то не посягает на объект его ревности.
– В общем, я предлагаю вот что, – сказал Лобанов. – Уговорим его пойти с нами ночью в Народный дом. Будем вызывать призрак. Нужно побольше шумов и спецэффектов. Лазерные фонарики, падающие колосники.
– Кажется, его охраняют с собаками, – сказал Филькин озабоченно.
– Нет, с собаками только кафе там поблизости охраняют, я проверял, – возразил Лобанов.
Филькин посмотрел на него с восхищением.
– Вижу, ваши намерения серьезны!
– Более чем. – У Лобанова блестели глаза. – Там есть возможность пройти. Через боковой ход. Где когда-то был магазин-салон «Коринна».
– Не помню.
– В начале перестройки. Там продавали театральные костюмы. Можно было тысяч за шестьсот купить платье с кринолином. Моя мама до сих пор грызет локти, что не купила.