Призраки отеля «Голливуд»; Гамбургский оракул
Шрифт:
— Дошли, надо сказать, с большим запозданием, — съязвил Баллин.
— Поскольку он был и моим другом… — пропустив его замечание мимо ушей, продолжал Ваккер.
— Впервые слышу! — Баллин рассмеялся.
— Ну в некотором роде, — смягчил свою формулировку Ваккер. — Как член комитета по делам обороны, он помог мне заключить контракт на обмундирование для бундесвера.
— С каких пор нижнее белье называется обмундированием? — Баллин становился все саркастичнее.
— Ну и что? — Ваккер покраснел. — Африканские львы Роммеля воевали в Ливийской пустыне без мундиров, но покажите мне хоть одного немецкого
— Найти другое применение для своих филантропических инстинктов, — сухо сказал Мэнкуп. — Если вы сомневаетесь в результатах официального следствия, то спросите Дитера Баллина. Он, можно сказать, лично присутствовал при смерти Грундега.
— Извините! Гости! — на ходу бросил Ваккер. — Поговорим в следующий раз!
— Вы? — Дейли удивленно повернулся к Баллину, предварительно переведя Муну последнюю фразу Мэнкупа.
Баллин, видимо, что-то собирался сказать Ваккеру, но текстильный коммерсант был уже за тридевять земель. Пожав плечами, Баллин презрительно сказал:
— Думаете, Ваккера действительно заботит судьба Грундега? Для него это способ рекламировать свои подштанники. Чтобы газеты писали: «Благодаря щедрости возглавляемой господином Ваккером фирмы удалось наконец раскрыть…» — и так далее. А раскрывать нечего. Это был глупый по своей прозаичности и поэтому для нас, друзей Грундега, вдвойне трагический случай. Грундега убило его сердце, и не только в медицинском смысле. Если бы он не заступился с такой неистовой горячностью за Мэнкупа, если бы волновался чуть поменьше, он, возможно, сидел бы сейчас с нами. — Баллин замолк.
— Я читал, что он умер в машине. — Мун напряженно ждал продолжения.
— Да. Но вы, должно быть, не знаете, что в той же машине сидел и я, — с отрешенным видом начал рассказывать Баллин. — Он обещал мне передать материал, касающийся Штрауса и его министерства. Мы с Мэнкупом договорились, что обработаю его и дам для «Гамбургского оракула». Я ждал у особняка председателя бундестага, где все должно было решиться. Этому предшествовало драматическое выступление Грундега в парламенте в защиту Мэнкупа, после чего пришлось вызвать к нему врача. Сцена у председателя бундестага, где собрались видные деятели аденауэровской клики, была еще более бурной. Они требовали отказа от разоблачений. Грундег настаивал на немедленном освобождении Мэнкупа. Он вышел оттуда в таком виде, что я серьезно забеспокоился. Грундег сказал, что готов передать мне материалы, но сначала должен посоветоваться с руководством своей партии. Мы поехали туда. В дороге он жаловался на сильную боль в сердце, но заехать сначала к доктору не соглашался — хотел быстрее встретиться со своими коллегами… — Баллин опять замолк. Весь погруженный в воспоминания, он, казалось, сам себе рассказывал эту историю.
— При вас он умер? — спросил Дейли, неловко прервав долгую паузу.
— Слава богу, нет. Дальше Грундег ехал один. У меня хватило ума вылезти из машины, добраться до ближайшего телефона, который, к несчастью, находился чуть не в километре, и позвонить его личному врачу. Доктор немедленно выехал,
— Странно, — сказал Дейли.
— Сердечники внезапно умирают не только в машинах — в кинотеатре, в телефонных будках, где угодно, — устало заметил Баллин.
— Но обычно этому предшествует крик, стон, хрипенье. Странно, что шофер ничего не слышал.
— Я забыл сказать, что это был фракционный лимузин, «роллс-ройс» старого образца, где водителю отдают приказы через специальную переговорную трубку. В дороге нередко обсуждались деликатные политические сделки, не предназначенные для шоферских ушей. Не будь этой злосчастной перегородки… — Баллин, так и не докончив фразу, схватил свой стакан и жадно выпил, будто стараясь побыстрее смыть с языка горечь слов, которые никого не могут воскресить.
— Действительно глупо! — Мун поднял голову и застыл.
За столиком не было ни Мэнкупа, ни Ловизы. Дейли заметил это секундой позже. Пока Баллин рассказывал, столик и сидевшие за ним люди как бы растворились. Перед глазами был только черный «роллс-ройс», ничего не подозревавший шофер и его мертвый пассажир.
— Где Мэнкуп? — Дейли порывисто вскочил.
— Судя по монете, которую он взял у Ло, пошел кому-то звонить, — сообщил скульптор, не вынимая зажатой в зубах трубки.
С трудом удерживаясь от желания встать, Мун глазами показал Дейли на дверь. Словно услышав стартовый выстрел, тот сорвался с места и, не заботясь уже ни о какой маскировке, пересек террасу. Сбежал тремя прыжками с лестницы и, запыхавшись, остановился у гардероба.
Шляпы, одни только шляпы, тысячи шляп — жуткий массовый эшафот, с которого не успели убрать отрубленные головы. А прямо напротив — наполненный жужжанием стеклянный улей, десятки сотов, двери которых находились в беспрестанном движении. Телефонные пчелы влетали и вылетали, оставляя на мембране губную помаду, запах сигарет и винного перегара. От тысяч побывавших за день людей здесь оставался липкий мед человеческих забот, деловых интересов, любовных эмоций, легкомысленных надежд и привычных разочарований.
Взгляд Дейли тревожно заскользил по кабинам и с облегчением задержался на сутулой спине Мэнкупа. Она его поразила. На людях Гамбургский оракул, несмотря на свой возраст, держался подчеркнуто прямо. А сейчас неброский серый пиджак из добротной ткани лежал на плечах морщинистыми складками. Левое плечо прижимало к уху телефонную трубку, правое свисало. Вся его поза выражала не то чтобы безнадежность, скорее отчаянную отрешенность прыгнувшего за борт человека, безразлично следящего за уже такими далекими огнями парохода.
Чуть поодаль стояла Ловиза, тоже спиной к Дейли. Теребя замок своей сумки, она нервно курила и к чему-то прислушивалась. Может быть, к музыке цыганского трио, залетавшей из приоткрытой двери погруженного в пурпурный сумрак бара? Или повернутая к Мэнкупу, как будто безразличная спина только маскировала ее напряженное внимание к телефонному разговору? Мэнкуп вышел из кабины и, захлопнув дверцу, снова стал прежним. Его губы шевелились в еле заметной насмешливой улыбке.
Дейли уже собирался подойти к нему, но не успел. Мэнкуп взял Ловизу под руку и вышел из ресторана. Что это могло означать?