Призраки Ойкумены
Шрифт:
Ба-ми-дел. Ба-ми-дел.
Ему преградили путь, когда до стоянки осталось сто метров.
– Добрый вечер! – улыбнулся Антон Пшедерецкий.
– Во-первых, это было красиво!
– В ваших устах такой комплимент ценен вдвойне.
– Втройне!
– У вас какая-то новая арифметика?
– Вдесятеро! Это не комплимент, а чистая правда.
– Тогда и считать надо по-другому, – с нарочитой серьезностью начала Джессика, и Пшедерецкий вскинул руки, капитулируя:
– Сдаюсь, госпожа Штильнер! По части расчетов
Они сидели в кафе за тем самым столиком, где вчера – неужели вчера?! – Джессика слушала исповедь Диего Пераля. Вода в фонтанах оставила притворство, не пытаясь больше уподобиться раскаленной магме. Струи, подсвеченные закатом, превращались в выбросы яичного желтка. В зените, а лучше сказать, в кульминации, желток взбивался до состоянии пены. Облако мельчайших брызг трепетало: там вспыхивали и гасли крошечные радуги. Солнце Китты – голубой гигант – пожалуй, больше ассоциировалось не с желтком, а с белком, сваренным вкрутую до синевы. Но атмосфера планеты чудила на радость туристам, превращая утреннюю зорьку в бусы из бирюзы, а зорю вечернюю – в червонное золото.
Чуткий к настроению посетителей, бармен поставил блюз – древний, черный, шикарный. Спускаясь вразвалочку по пониженным ступеням, блюз спотыкался, загустевал, тянулся патокой. Под такой блюз надо плакать пьяными слезами, изливая душу кому попало.
На столике скучала бутылка наилегчайшего розового вина, какое нашлось в баре. Бутылка была оскорблена в лучших чувствах. Оба собеседника лишь пригубили из бокалов, верней, сделали вид, что пьют. Для Пшедерецкого на сегодня бои закончились, Джессике меньше чем через час предстояла еще одна схватка. У блюдечка со сладостями имелся шанс повторить судьбу бутылки – им пренебрегали.
– Зато на турнирной площадке я не конкурент вам!
– Всему свое время, – Пшедерецкий откинулся на спинку плетеного кресла, разглядывая вино в бокале на просвет. – У меня больше опыта, но опыт – дело наживное. Кстати, у вас ведь скоро бой? Если вы проиграете из-за меня, я застрелюсь. Честное слово, пущу себе пулю в лоб…
– Пулю? – усомнилась Джессика.
– У меня превосходная коллекция древних револьверов. Не знали? Однажды я покажу вам свои любимые экспонаты. Если не застрелюсь, конечно. Мне приятно ваше общество, но вам разве не нужно подготовиться к поединку? Собраться? Настроиться?
– Не нужно. Бой, который был – закончился. Бой, что предстоит – не начался. Он начнется, когда я выйду на площадку. Устраивать себе бой до боя – гарантия перегореть.
– Отличная метода! Завидую вашему гематрийскому хладнокровию.
– Это не я придумала. Это мне тренер посоветовал.
– Мар Дахан?
– Нет, маэстро Пераль.
– Что, так и сказал: «гарантия перегореть»?
– Маэстро Пераль выразился гораздо жестче. Скромной девушке не стоит повторять его рекомендации дословно.
– Солдатский юмор? – Пшедерецкий добродушно рассмеялся. – Мне нравится такой подход к спорту. Выходит, сейчас вы не бездельничаете, а выполняете рекомендации маэстро?
Если он планировал смутить девушку, то укол «ушел в молоко».
– И буду выполнять еще восемь с половиной
– В смысле?
– Мы с вами мило проводим время. Вы согласны? При этом я расслабляюсь и снимаю психическое напряжение. Вероятность моей победы в поединке увеличилась на ноль целых восемьдесят пять сотых процента.
– Бог мой! – всплеснул руками Пшедерецкий, едва не разлив вино из бокала. Он знал, что Джессика оценит точную выверенность этого движения, дождался благосклонного кивка и лишь потом продолжил: – Вести с вами светские беседы – истинное удовольствие. Но взять вас замуж… Бр-р-р! Участи вашего мужа я не пожелаю и врагу!
– Я уродина?
– Вы красотка! Но вы же все просчитаете наперед! Я, извините за вольность, еще только возьмусь за пряжку ремня, а вы уже будете знать, какие подвиги я совершу в постели. А измена! Да я и взглянуть налево не успею, а вы продиктуете мне адрес той, к кому я отправлюсь!
Джессика прыснула, прикрыв рот ладошкой:
– Вы преувеличиваете мои возможности.
– Преуменьшаю!
– Я расцениваю это, как грубую лесть! И она мне нравится.
– Вам по сердцу грубые мужчины? Варвары? Типа вашего сурового маэстро? Его методика, похоже, дает неожиданные результаты. Я это учту!
Пшедерецкий хотел развить шутку, но замолчал, увидев, что его собеседница не расположена поддерживать беседу в таком тоне.
– Вы ошибаетесь, – Джессика наклонилась вперед. Глаза ее опасно заблестели. Было неясно, что собирается сделать гематрийка: заплакать, поделиться сокровенной тайной или выплеснуть бокал в лицо Пшедерецкому. – Маэстро Пераль вовсе не груб. Ему сейчас очень тяжело. Вы видели, что он носит траур? У него погибла жена. Маэстро не в себе, мягко говоря. Я удивляюсь, как он вообще держится. Прилетел на Китту, тренируется, как сумасшедший, работает со мной…
– Мне очень жаль…
– Это достойно восхищения. Восхищения, а не насмешки.
– Я глубоко раскаиваюсь. Поверьте… – Пшедерецкий мягко накрыл ладонь Джессики своей. Девушка не отстранилась. – Вы ее знали?
– Жену маэстро Пераля? Видела пару раз, случайно. Она заходила на тренировку. Очень красивая женщина. Я даже…
Гематрийка осеклась. Слово «ревновала» осталось непроизнесенным.
– Они любили друг друга? – спросил Пшедерецкий.
– Да.
– Это говорят ваши расчеты?
– Любовь не считается. Я хочу сказать, – Джессика поджала губы, понимая, как ужасно звучит ее заявление, поискала лучшее, не нашла и закончила без экивоков: – Они очень любили друг друга. Это видно по тому, как он горюет.
– Мне очень, очень жаль… – тихо повторил Пшедерецкий.
Внезапно Джессике показалось, что ее собеседник сидит не здесь, за общим столиком, а валится в черную дыру на другом конце галактики. Она вздрогнула: откуда-то потянуло сквозняком.
– Я пойду к нему, – Пшедерецкий пристукнул кулаком. Блюдечко со сладостями подпрыгнуло, бокалы тоненько задребезжали. – Выражу свои соболезнования. Это будет правильно…