Призраки прошлого

Михеев Михаил

– Слушай, мне тут из школы звонили… – сказал он четверть часа спустя, с аппетитом наворачивая борщ. – Догадываешься, из-за чего?

– Опять математичка? – безнадежно спросила девушка. Лисицын ее понимал. Ну вот бывает, не лежит душа к чему-то. В данном случае к математике. А искренняя убежденность математички в том, что нет неспособных, а есть ленивые, приводит иной раз к эксцессам.

– Нет, не она. А что, должна? Опять ты ей лягушку в сумку подложила?

– Да нет… вроде, – как-то неуверенно ответила Маша, из чего Лисицын заключил, что лягушка все же была. – А кто звонил?

Физик?

И к физике тоже у нее душа не лежала. Правда, в их школе такой физик, что предмет легче самостоятельно выучить. Слабоват как специалист и никакой педагог, чего уж там.

– Нет, не физик. Звонила твоя классная. Хочет отправить тебя на республиканскую олимпиаду. Спрашивала, не против ли я. А я задаю вопрос тебе: хочешь ехать или нет?

Девчонка задумалась, и Лисицын ее понимал. С Марь Иванной сложно найти общий язык, а ее расположение к ученику проявляется в том, что любимчиков она гоняет вдвое больше. Уж что-что, а это Лисицын помнил по себе и только позже, закончив школу и с головой окунувшись во взрослую жизнь, начал понимать, что оказался по сравнению со сверстниками в привилегированном положении. Банально потому, что уровень знаний по предмету соответствовал практически институтскому курсу. Очень похоже, здесь и сейчас наблюдалось нечто похожее.

С другой стороны, учиться у нее было по-настоящему интересно. Хотя бы потому, что учитель теоретической магии, в отличие от коллег, частенько выходила за рамки школьного курса, показывая варианты практического использования знаний. Не положено, конечно, однако она, на свой страх и риск, выбивала время на полигоне и таскала класс туда. С ней пытались бороться, но, учитывая, что у Марь Иванны когда-то училась половина городской администрации, дело это выглядело абсолютно пустым и безнадежным. Так было раньше – так осталось и сейчас. В общем, Маше было о чем подумать.

Она и подумала. Несколько секунд барабанила кончиками пальцев по краю стола, затем спросила:

– А я вытяну?

– Все от тебя зависит. Хотя подозреваю, именно сейчас вытянешь.

– Почему?

– Ну, ты волосы в черный цвет покрасила. Искусственный интеллект сделала, так сказать. За неимением естественного, а?

– Что? Ах ты…

В следующий момент Лисицын обнаружил, что лежит спиной на полу, а сверху его азартно душат сдернутой с дивана подушкой. Учитывая, что он мог справиться с наглой девчонкой одним щелбаном, занятие это выглядело малоперспективным. Ну да если нравится, то пусть ее…

– Кстати, – поинтересовалась Маша, когда покушение на жизнь главы семейства наконец закончилось. – Я тут в твой комп заглянула…

Лисицын безнадежно вздохнул. Вот почему для того, чтобы получать в школе пятерки по математике, у нее способностей нет, а чтобы походя взламывать любые пароли, имеются? Что-то он не понимает в математике, честное слово.

– И?..

– Кто та лахудра, что тебе письма шлет? У нее же на лице недостаток хромосом зубилом выгравирован.

– И ничего там с лицом особенного нет. Вполне симпатичная девушка, – Лисицын тихонько вздохнул про себя. Оксана на самом-то деле была вполне красивой, хоть сейчас в фотомодели, но интеллектом и впрямь не блистала. Как, впрочем, и большинство

фотомоделей реальных. – И вообще, что ты имеешь против моей личной жизни?

– Ничего. Совершенно ничего. Но ведь дура же она, правда?

– Правда… – Лисицын вздохнул, на сей раз не таясь. Отрицать очевидное глупо.

– Вот ты мне скажи. Умный вроде бы, должен знать. Почему мужчин так тянет к дурочкам?

– Это элементарно! Самая обычная физика – пусто та засасывает.

– Ага. А потом случаются эксцессы. Вроде того, что у вас был на прошлой неделе.

Лисицын снова вздохнул. Действительно, не в бровь, а в глаз. И все от недостатка мозгов. И избытка гормонов, обильно политых дешевым пивом.

Где-то девушки не поделили парня. А где-то, наоборот, поделили. С помощью топора. Потом девки каялись, слезы ручьями лили. А ему, Лисицыну, возись, труп осматривай. Маразм. Хотя, конечно, познавательно.

– Ну, что делать, если девушки делятся на умных и красивых? Оно, конечно, умные тоже неплохо, но крокодилы с лишним весом… В общем, бодипозитивные мне как-то не очень нравятся.

– Бодипозитивные… – Машка смешно прикусила губу. – Как изящно сейчас называют жирных толстух.

– Ну, это не я придумал, – начал было Лисицын, однако трель звонка прервала его оправдания. И пришлось тащиться за оставленным в кармане телефоном, чувствуя спиной победный взгляд вредной девчонки. И слыша вслед:

– Помни, если женщина весит больше ста кило, Бог думает, что она уже нашла вторую половинку. И никого ей не пошлет. В особенности тебя, красавчик.

– Тьфу, – в сердцах признал свое поражение Лисицын и, нашарив, наконец, телефон зло гаркнул в трубку: – Слушаю!

– Сергей Павлович?

Голос «на той стороне провода» был сух, и по интонациям было сложно судить, задают вопрос или же, напротив, констатируют факт. Лисицын хорошо знал такие голоса – не раз и не два приходилось слышать. Впрочем, само по себе это не значило ничего – ни хорошего, ни плохого.

– Ну я. С кем имею честь?

– Завтра к восьми часам…

Лисицын молча сбросил вызов, но трубку убирать не стал. Буквально через минуту звонок раздался вновь, однако хотя голос был тем же, звучал гораздо любезнее:

– Сергей Павлович, Моя фамилия Кобрин. Виталий Семенович Кобрин, представляю МИД. Вы можете завтра к восьми утра прибыть к нам в офис?

Судя по тону, этому чудику сделали хороший втык. И кроме того, разговор слушает еще кто-то. Как минимум тот, кто этого Кобрина сейчас натянул по самые помидоры. Не зря же такой вежливый стал. Лисицын усмехнулся:

– Не могу. Потому что для этого мне придется встать на час раньше.

– В смысле? – Кобрин оказался не готов к такому повороту. Ну, явно мелкая сошка из тех, что принеси-подай, опыт в разговорах еще не имеющая.

– В прямом. К этому времени все едут на работу, пробки жесткие. Оно мне надо, в них стоять? И еще, оно мне надо: у начальства отпрашиваться? Знаете ли, я работаю, а опозданий никто не любит.

Повисла короткая пауза. Видимо, там быстро определялись с вопросом, а затем Кобрин, в голосе которого, несмотря на образцово-показательную вежливость, проскакивали нотки раздражения, выдал: