Призвание варягов, или Норманны, которых не было
Шрифт:
Интерес к рунным камням охватил в XVII в. и другие западноевропейские страны. В 1687 г. шведский король Карл XI отправил два рунных камня в Англию, по просьбе короля Англии. Изучение рунных надписей стимулировалось и продолжающейся публикацией исландских саг с увлекательными рассказами о путешествиях выходцев из скандинавских стран и их поездках в том числе и в Грецию. Во второй половине XVIII в. шведский филолог Юхан Ире опубликовал два труда, посвященных изучению рунных надписей: «De runarum in Suecia antiquitate» (1769) и «De runarum patria et origine» (1770). В это же время он публиковал работы и по этимологии, в том числе прославивший его шведский этимологический словарь «Glossarium Suiogothicum» (1769), в котором дал толкование слову «w"aring» как готскому переводу греческого слова «foederati», т. е. «союзники», восходившему, по его подсчетам, еще ко временам императора Константина. Это
143
Latvakangas A. Riksgrundarna. T"urke, 1995. S. 175–178, 311–314.
Работы Ю. Ире получили широкое хождение в европейских научных кругах, в частности, они произвели большое впечатление и на Г. Ф. Миллера, выписавшего их в Петербург, и на А. Л. Шлецера, ссылавшегося на Ире в своих работах. Этот небольшой историографический экскурс хорошо показывает, как в шведском обществе постепенно росло убеждение в том, что в великом шведском прошлом была и страница, которую вписали «византийские варанги шведского корня», и что рунные камни должны были хранить об этом неопровержимые свидетельства, — убеждение, которое к концу XVIII в. стало расходиться кругами и в европейских образованных кругах.
На этом фоне вполне естественно предположить, что именно в конце XVIII в. какому-нибудь ревностному приверженцу идеи великого прошлого свеев могла во время визита в Венецию прийти в голову мысль «украсить» рунами венецианскую достопримечательность — мраморного льва у входа в Арсенал: при некоторой сноровке было не так сложно придать орнаментике нужный «среднешведский» вид (копии рисунков с рунных камней публиковались) и «состарить» рунные знаки до нечитабельности — все это вполне могло расцениваться как невинное злодейство с благой целью — укрепить в умах просвещенных европейцев то, во что многие и так свято верили. Отсюда и те несообразности, о которых говорит Е. А. Мельникова, в частности, «необычный выбор предмета». Действительно, грубые «варанги» вроде бы не царапали свои имена на произведениях искусства — такое больше соответствует временам просвещенным.
Завершая полную приключений историю пирейского льва, следует сказать, что С. В. Ф. Янссон не высказывал собственных сомнений в том, не являются ли рунные надписи на пирейском льве позднейшим фальсификатом. Однако он с добросовестностью, делающей ему честь как ученому, представил все, бывшие в его распоряжении, сведения об этом источнике. С мечтой же о том, что руны были выбиты рукой «шведских» варангов, ему все-таки не захотелось расставаться, поэтому свою статью он закончил следующими словами: «Совершенно головокружительна мысль о том, что эти рунные надписи определенно констатируются на греческом мраморном льве, созданном где-то в IV в. до Р.Х., рунные надписи, высеченные шведским вэрингом около 900 лет тому назад. Это продолжает оставаться действительной сенсацией, монументальным чудом. И оно не должно затмеваться тем, что некоторые скандинавские исследователи потеряли головы при виде льва из Пирея» [144] .
144
Jansson Sven B.F. Opt. cit. S. 32.
Отношение шведского исследователя к представленным сюжетам было окрашено яркой эмоциональностью, что, повторяю, не помешало ему дать полную источниковедческую картину относительно ситуации с рунными надписями на пирейском льве и подчеркнуть, в частности, что «рунные знаки не дают никакой возможности реконструировать топоним Rothrslanti/Roslagen». Непонятно, что помешало Е. А. Мельниковой сделать то же самое во втором издании своей монографии. Вместо этого она закрепила в российской науке фантазии начала XX в., связанные с образом топонима Rothrslanti, якобы начертанного на пирейском льве. Свидетельством того, какое влияние это оказывает, может служить, например, высказывание Д. А. Мачинского, прозвучавшее на конференции «Сложение русской государственности в контексте раннесредневековой истории Старого Света», состоявшейся в Эрмитаже в мае 2007 г. (сделанное в рамках обсуждения выступления B. C. Кулешова «К оценке достоверности этимологии слова русь»): «Рослаген зафиксирован в первой половине XI в. на Пирейском льве — это принятое наукой (? — Л.Г.)
145
Вопросы к докладчикам / Сложение русской государственности в контексте раннесредневековой истории Старого Света. СПб., 2009. С. 613.
Точка зрения Янссона относительно невозможности прочтения рунных надписей на пирейском льве принято сейчас современными шведскими учеными. Вот отрывок из статьи сотрудницы Исторического музея в Стокгольме Инги Уллен от 2009 года: «Мы не знаем содержания этих рунических надписей. В течение 200 лет, т. е. с тех пор, как данные надписи стали известно разными учеными предлагались более или менее фантастические толкования. В1913 г. преподаватель шведского языка Эрик Брате расшифровал как будто мужские имена Эскиля, Хорса и Ульва… Но сегодня и его поэтические толкования отвергнуты, в частности, исследователем рун Свеном Б. Ф. Янссоном, или „Рунным Янне“ (такое прозвище получил проф. Янссон от своих коллег за необыкновенный энтузиазм в изучении рун и преданность делу рунологии. — Л.Г.)… Есть основания полагать, что руны были нанесены в разные периоды, поскольку они выполнены разными стилями [146] .»
146
Ullen I. Runlejonet fran Pireus //Runlejonet-fran-Pireus/
Совершенную невозможность прочтения рун на пирейском льве подтверждает и современный шведский историк Д. Харрисон [147] .
Вот такая история с географией и с отчаянными попытками доказать присутствие названия Рослаген хотя бы в конце так называемой викингской эпохи. Но это имя образовалось тогда, когда там образовалась суша, т. е. уже за пределами «эпохи викингов».
О викингах, с рогами и без рогов
147
Harrison D. Vikingatiden / Sveriges historia. Stockholm, 2009. S. 106.
Для понимания того, как сложился исторический миф, или, как сейчас говорят, «конструктив», о викингах, приходится обращаться к истории западноевропейской мысли аж XVI века, в частности, к такому ее феномену, как готицизм. Представители этого течения стремились реконструировать историю готов, прямыми потомками которых ощущали себя североевропейские народы. Особо авторитетная роль в этом деле выпала представителям шведского готицизма, поскольку юг Швеции — Геталандия стал с XVI века рассматриваться как прародина готов.
В рамках готицизма конца XV–XVI вв. имя германцев (которое у Тацита было общим названием группы народов, а не именем носителей отдельной семьи языков), с одной стороны, закрепилось за немецкоязычным населением Священной Римской империи и понятие «Germanus» было приравнено к понятию «deutsch», а с другой, — было отождествлено с древним готским именем и, соответственно, распространено на народы скандинавских стран, претендовавших на прародину готов. Со временем к германо-готскому «симбиозу» было добавлено и название «норманнский», а роль пускового механизма в этом процессе сыграл труд шведского историка и религиозного деятеля Олафа Петри и его слова в «Шведской хронике» о том, что нордмен из средневековых источников — скорее всего, выходцы из Швеции, Дании или Норвегии.
Это трансформированное в духе учености XVI в. понятие «готско-германско-норманнского начала», олицетворявшего идею никогда не существовавшего общегерманского «племени», стало использоваться представителями готицизма для реконструкции древнейших периодов европейской истории, в том числе — для воссоздания древнерусской истории. В какой-то момент к норманнам из «общегерманского» племени было присоединено еще одно имя — викинги, обнаруженное в некоторых исландских сагах, а также упомянутое единожды хронистом Адамом Бременским. Так постепенно, из разных кусочков лепилась изложница, которая послужила и для формовки норманнистской концепции о «скандинавстве» летописных варягов.