Призывая Луну
Шрифт:
Я встаю в луч лунного света и чувствую Её прикосновение. Это не похоже на прошлую ночь. Нет вспышки тепла и силы. Я не левитирую, но все же чувствую что-то. Это неуловимо, как шелк, скользящий по голой коже. Я стояла под лунным светом раньше. Много раз. Я часто восхищалась мерцающей красотой луны. Но я никогда не чувствовала её. Никогда не знала Её прикосновения до этого момента. Я поднимаю руки, как будто хочу поймать неуловимый белый свет, и на мгновение мне кажется, что моя кожа мерцает.
Я хочу этого. Эта мысль проносится в моей голове с неожиданной
Я почти вскрикиваю от изумления и прикладываю руку ко рту. Это действительно происходит? Я та же девушка, которая всю свою жизнь утверждала, что не нуждается в магии, даже не хочет её? Я опускаю руку. Поворачиваю её, моя ладонь ловит лунный свет, который мерцает словно загадочно подмигивая. Нет, я не та же девушка. Я больше не Мундэйн. Я Мунстарк.
Тень заслоняет лунный свет, и я поднимаю взгляд, ожидая увидеть облака из сахарной ваты, плывущие по ночному небу, но вместо этого дыхание застревает в груди, когда я смотрю в два светящихся жёлтых глаза в тёмном капюшоне. Воздушная Стихия парит передо мной по ту сторону окна. Она так близко, что, если бы не стекло, разделяющее нас, я могла бы дотронуться до неё.
— elegida … — слово дрожит в воздухе, между нами, проникая сначала через стекло, а затем в мою душу.
Мои ноги двигаются сами по себе. Я отступаю назад так быстро, что натыкаюсь на одно из удобных кресел, расставленных по большой комнате. Я отвожу взгляд от окна лишь на мгновение, чтобы обойти его, и когда снова смотрю туда, Стихии уже нет.
Мне определенно не нравится чувство, что за мной наблюдают, которое охватывает меня, пока я спешу выйти из библиотеки и направляюсь к задней части зала, к кухне. Что, черт возьми, происходит с этой Стихией? Надо не забыть спросить у Сэм, что означает это слово «elegida». Могу поспорить, что оно означает что-то вроде «иди спать».
Парень с маллетом был прав. На кухне полно закусок и напитков — от бутилированной воды и банок с газировкой до большого кувшина со свежевыжатым лимонадом. Я отряхиваюсь от неприятного чувства, которое оставила Стихия, и начинаю открывать шкафы в поисках чая и кружек, которые легко найти на аккуратной кухне. Я даже нахожу несколько видов меда. Чайник стоит на плите, такой как у нас дома — и на этот раз воспоминание о доме заставляет меня улыбнуться, хотя я бы хотела, чтобы Грейс Келли была здесь. Её храп точно помог бы мне заснуть, даже если она похожа на миниатюрную печку, когда сворачивается калачиком у меня за спиной.
Я начинаю танцевать и мягко напевать песню, которую дядя Джоэл и я называем «Песня Грейс Келли», пока кладу чайный пакетик в кружку, добавляю большую ложку меда и жду, когда закипит чайник (стараясь не смотреть на него, потому что знаю, что говорят про чайники, за которыми наблюдают «Если смотреть на закипающий чайник, то он никогда не закипит»). «Грейс Келли так пахнет, и у неё в животе желе—"
— И вермишель из деликатесов, Грейс Келли так пахнет!
Низкий голос Ли заставил меня резко обернуться с поднятыми кулаками (как будто я когда-нибудь
— Ли! Ты напугал меня до смерти!
Ли ухмыляется и нарочно смотрит на пол позади меня.
— Враньё. Я не вижу никакого «до смерти»!
Я качаю головой.
— Фу, это просто фигура речи. — Затем я улыбаюсь ему в ответ. — Не могу поверить, что ты помнишь «Песню Грейс Келли».
Ли делает звук «твах!» и притворно хватается за стрелу, попавшую ему в сердце.
— Ты ранила меня, моя леди. Как я мог забыть песню Княгини Монако?
Моя улыбка становится шире, и я делаю реверанс.
— Мой лорд! Никогда! Никогда бы я не ранила тебя. Я бы могла упасть в обморок только от мысли об этом!
Ли и я вместе смеемся. Одно из того, что мне всегда нравилось в нём, это то, как легко нам вместе погружаться в наш собственный мир. Большинство парней ведут себя так, будто они слишком круты для дурачеств — для воображения. Но не Ли. Будь то быть лордом для моей леди или петь песни моей собаке, он делает это с открытой, неосознанной радостью, которая так же редка, как и удивительна.
— Эй, почему ты не спишь? — спрашиваю я.
— Почему ты не спишь? — он отвечает.
Чайник свистит мелодично, сообщая, что вода готова.
— Хочешь чаю? — спрашиваю я, наливая кипяток в свою кружку.
— Чая? С кофеином? Думаешь, после этого ты когда-нибудь уснёшь?
Я смотрю на него через плечо.
— Не с кофеином. Травяного. Ромашкового. — говорю я с фальшивым британским акцентом, с длинным «ай». — Он усыпляет.
— О. Ну тогда да. Я выпью. Может, поможет.
Ли садится на высокий барный стул у центрального островка.
Я беру кружку для Ли, завариваю ему чай и сажусь рядом. Всё ещё немного странно, что он действительно рядом со мной, а не на другом конце страны. Он изменился, и не только физически. Он кажется старше. Ладно, да, он на два года старше, но я не об этом. Раньше он был мальчиком. Почти беззаботным. А потом Майя умерла. Его семья переехала. Так что, под «старше», наверное, я имею в виду, что в нём появилось больше слоёв, и некоторые из этих слоёв тяжёлые. Сначала мы молчим. Ложки звенят о наши кружки, когда мы смешиваем мёд и ромашку. Наконец Ли вздыхает, и я смотрю на него.
— Это из-за Майи? — спрашиваю я мягко.
Ли вздрагивает при упоминании её имени, но так едва заметно, что я почти этого не замечаю. Почти.
Он снова вздыхает.
— Да. Нет. Много всего. — Его карие глаза встречаются с моими. — Что тебя не даёт заснуть? Ты всё ещё хочешь уехать? Ты можешь сказать мне. Я никому не скажу.
Я дую на свой чай, а затем отпиваю. Не знаю, почему я медлю. Не знаю, почему не хочу рассказать Ли, что поняла сегодня ночью. Я хочу быть Мунстарк. Я хочу снова почувствовать эту силу — даже преуспеть в её использовании. Может, я не могу сказать это вслух, потому что, если скажу, а потом больше не проявлю магии, это будет слишком грустно, слишком разочаровывающе, слишком мучительно для меня.