Про баб (сборник)
Шрифт:
Затишье наступает лишь к вечеру.
– Мама была права, – говорит Настя, наливая в тарелку суп.
– В чем права мама? – Максим устало садится за стол.
– Этот ремонт – прямая дорога на кладбище.
– Есть какие-нибудь предложения?
– Нет.
– Так я и знал.
В дверь звонят. На пороге Илья. Он слегка навеселе.
– Ну, хвастайся своей джакузей.
– Ну, заходи. Есть хочешь?
– Нет.
Они идут по разрушенному коридору в ванную комнату.
–
Та сияет белизной и никелированными металлическими деталями.
– Ух! Красавица-то красавица, – задумчиво произносит Илья.
– Что-то не так?
– Все так, – говорит Илья, поправляя пальцем очки. – Все так. Под тобой много народу живет?
– А что?
Илья деловито осматривает джакузи:
– Да так.
Друзья курят на балконе.
– Сволочь ты! – говорит Максим.
– Это ты про что?
– Про то! Я всю жизнь, можно сказать, мечтал о джакузи. Наконец я ее купил. И теперь ты говоришь, что она рухнет на беспечные головы соседей.
Этажом ниже на своем балконе замер сосед. Он почти не дышит. Его сердце почти не бьется. Вся энергия его старческого тела сконцентрировалась в органах слуха.
– Макс, если она рухнет, не хочу тебя пугать, но по всему видно, что так оно может и случиться. Это братская могила, ты представляешь? Она не только соседей твоих похоронит, она весь дом может завалить.
Максим слушает угрюмо и молча.
– Нужен эксперт. Пока тебе все не просчитают, ты воду в нее не набирай. А лучше всего вообще не мойся и не залезай.
Максим и Анна сидят друг напротив друга в джакузи. Вокруг пузырится вода, сотни литров воды плюс два обнаженных тела.
– Ты даже не представляешь себе, как это опасно! – говорит Максим.
– Если тебя пугают опасности, нам лучше не встречаться.
– Марьяна молодец, – меняет тему Максим. – У тебя ванная точная копия нашей. То есть наоборот. Мне все кажется, что сейчас жена зайдет зубы почистить…
Анна бросается на него и начинает топить:
– Прекратите говорить мне о ваших женах. Я не хочу о них ничего знать! Все. Понял?
Максим отплевывается, трет глаза и фыркает:
– Чуть не утопила!
– Чуть не считается.
Максим нехотя вылезает из ванны. Он критически осматривает свое отражение в зеркале. Ничего особенного. Среднестатистическое лицо типичного обывателя. Да и все, что ниже лица, – такое же типично обывательское.
Кажется, его легко привести к общему знаменателю, ввести в какую-нибудь таблицу, фокус-группу, целевую аудиторию, подвергнуть переписи, удержать в границах нормы.
В институте стандартизации для него всегда день открытых дверей.
Во всех фотороботах, трепещущих на попутных столбах, он узнает
Его телесная конструкция идеально вписывается в урбанистический ландшафт. Его легко изобразить на макете будущих застроек в масштабе 1:100, безлико стоящим на остановке общественного транспорта.
Он старательно вытирается полотенцем, а потом сушит голову феном. «Зачем я ей?» – задается вопросом Максим, всматриваясь в свое отражение.
Он говорит, чтобы услышать свой ничем не примечательный голос:
– У меня один знакомый вышел из дому в тапочках за хлебом. А тут подъехали пьяные друзья на машине и говорят: «Поехали на море…» Он подумал минуту и так, как был, в тапочках, с батоном в кульке и укатил. Жена ищет его день-другой, по моргам, по больницам, в розыск подала: «Ушел из дому в тапочках за хлебом и не вернулся, особых примет нет. Только тапочки и батон…» А он через месяц звонит – прости, говорит, у меня другая семья…
– А ты бы смог?
Фен гудит, и голос Анны из соседней комнаты почти не слышен.
– Что?
– Уехать так на море. С кульком в батоне. Ты бы так смог?
– Так? Нет, наверное…
Максим выключает фен.
– Можно остаться у тебя на ночь?
В дверях ванной появляется Анна. Она улыбается:
– Что ты соврешь жене?
– Что-нибудь совру.
Утром их будят армяне. Анна уходит открывать дверь. Максим продолжает лежать на широком матрасе, брошенном прямо на новый пол в пустой белоснежной комнате.
– Анна-джан, как себе делаем. Все как хочешь. Армянский штукатурка делаем. Стена делаем белий-белий, гладкий-гладкий. Свет тебе делаем из медный провод. Все что хочешь.
Максим отзывает Анну в сторону:
– Слушай, Анна-джан. У меня был друг – армянин. Он меня научил. Тебе надо выучить только одну фразу. Она волшебная: «Инч пес цер тангакин орох чутюн».
– Подожди, я ничего не понимаю. Что это значит? Инч пес…
– Я как-то из Питера уехать не мог, билетов не было, подхожу к поезду Москва – Адлер, к проводнику. Кроме меня еще человек сто – все без билетов, проводники-армяне никого не берут. Я подхожу, говорю: «Инч пес цер тангакин орох чутюн». Он мне: «Заходи, дорогой».
– Запиши на бумажке.
Максим пишет. Анна читает и смеется. Он обнимает и целует ее, но тут же отстраняется, заметив хитрый взгляд Ашота.
– Когда мы встретимся?
– Сантехнику мы купили. Значит, следующий этап – окна. Надо ехать и заказывать окна.
Вечер зажег фонарь луны, гирлянды звезд, а еще – окна в домах. Можно идти по улицам и заглядывать в эти чужие окна. Там, в узком пространстве неплотно задвинутых штор и занавесок, под сенью абажуров и люстр, в голубом мерцании телевизоров проходят чьи-то чужие вечера.