Про девушку, которая была бабушкой
Шрифт:
Ах! Как мы, студентками, ценили импортные пластиковые пакеты! Мы их покупали у зарубежных студентов. Стирали, укрепляли скотчем изнутри и жутко расстраивались, когда пакет приходил в негодность. Мало кто догадывался рассмотреть надписи на пакете. Главное, чтобы было импортно и цветасто.
– Ленка! – однажды схватила я подругу за руку. – У тебя на пакете реклама презервативов! Читай: «Condom for all and forever».
– Сашка! – простонала любимая подруга. – С тобой всегда так! Я за пакет негру с истфака три рубля отдала! И кондом – это не гондон!
– Просто
– Какие на фото парень и девушка! – чуть не плакала Лена. – Они в секунде от поцелуя…
– Так ведь с презервативом в кармане, – извинительно хихикала я. – Выкини, забудь! Иначе тебе не светит познакомиться с парнем, владеющим английским в программе спецшколы.
– Как же! – возмутилась Лена. – Выбрось! Я его в общежитии вьетнамкам загоню. За пять рублей или даже за семь. У них русский дремуч, без деления на мужской и женский роды, а глаголы без времен: Я сегодня хорошо вчера покушал – это она у меня таблетку от поноса хотела попросить. Не в деньгах счастье! С чем я на свидание пойду?
Выбирая достойный пакет, я усеяла пол недостойными из коробки под раковиной в кухне – там хранились пакеты для мусорного ведра. Пластиковая сумка из книжного магазина: интеллигентная, с изображением книжных полок, приятного цвета, почти не мятая.
Я готова на выход. Надо идти! Почему надо? Кому надо? Новому телу, то есть старому, то есть не старому, а юному…
Лифт. Я всегда поднимаюсь и спускаюсь на лифте. Живу на третьем этаже. Я не видела ступенек между этажами много лет.
Данька, охламон-озорник, тогда студент, повесил в подъезде объявление: «Внимание! Лифт вниз не поднимает! Будьте осторожны!» И люди ходили пешком. Кроме меня никто не увидел нелепости вниз не поднимает. Я объявление сорвала. Данька потешался: «Инерция мышления у людей зашкаливает!» У меня сейчас зашкаливает страх, иррациональный и одновременно щекочаще-приятный. Как в детстве, на даче, когда я, на спор, ночью отправилась на деревенское кладбище нарвать черемухи.
Лестница, металлическая дверь на улицу, крыльцо, двор, припаркованные машины, детская площадка, мамаши с колясками, дворники-таджики сбились в группу, о чем-то лопочут… Они меня рассматривают! Мою грудь, не упакованную в броню лифчика. Спокойно! Они еще не знают, что я без трусов. Хорошо, что нет ветра. Помните, знаменитый кадр, где у Мэрелин Монро вздымается юбка? Фильм назывался «Зуд седьмого года», и потоки воздуха, хулиганившего с платьем, дули из вентиляционных решеток в асфальте. Такие имеются только в Америке? Вдруг у нас тоже появились? Я медленно двигалась и осматривала землю как минер на задании.
– Что-то потеряли? – подошел ко мне один из дворников.
Я таращилась на дворника, подозревая, что его элементарный вопрос подразумевает замаскированное: «У тебя под платьем ничего нет, дэвушка?» Таджик улыбался открыто и дружелюбно, из-за затянувшейся паузы слегка смущенно. Если не ответить, повернуться и уйти, воспримет как проявление шовинизма, обидится.
Буду честной.
– Потеряла. Плоть. Почти сто килограммов. –
Вряд ли он знает значение слова «плоть». Но, кажется, занятие дворникам по поискам плоти я обеспечила.
До метро ближайший путь по Сокольнической Слободке, но я свернула на Маленковскую улицу. Там, недалеко от моей бывшей школы, есть торговый центр с гуманными ценами.
В кошельке две с половиной тысячи рублей, на карточке – двадцать три рубля, пенсия поступит только через две недели. У меня есть солидные накопления – триста семь тысяч шестьсот долларов. Но эти накопления надо еще выцарапать, вырвать, отбить, что без нижнего белья сделать проблематично. Я буду чувствовать себя беззащитной, как рыцарь без доспехов и алебарды перед лицом хорошо вооруженного противника.
Продавщица, милая девушка, со мной намучалась. Я не знала размеров своих бюстгальтера и трусов, я очень удивилась, что для определения размера лифчика потребовалось измерить сантиметром мой торс (у нас-то было просто – номер один, два или, о, счастливицы, три), я хлопала глазами при виде трусов, представлявших собой композицию из тонких ленточек, или шортиков с «усиленной попой» (у них сзади были спрятаны меж слоев ткани два поролоновых блина), или трусов корректирующих (утягивающих живот, бока – кому что надо)…
– А вы откуда? – вырвался у продавщицы вопрос.
Я хотела ответить: с Урала. Но вряд ли девушка поняла бы эту цитату из фильма Геральда Бежанова «Самая обаятельная и привлекательная».
– Живу в квартале отсюда, – честно сказала я.
– Болели?
– Посттравматическая амнезия, – промямлила я. – Шла по улице зимой, гололедица, упала, стукнулась головой, очнулась – гипс и ничего не помню: как зовут, где живу, маму с папой не узнаю. Полгода лечили, теперь пытаюсь заново войти в действительность.
– Отпад! – восхитилась девушка. – Обожаю кино про амнезию. Я тебе, – легко перешла она на «ты», – еще двести рублей сброшу.
– Огромное спасибо! Можно всё это, – показала я на выбранное белье, – здесь у вас, у тебя надену?
Примерочной и зеркала в крохотном магазине не было. Продавщица взяла в руки какую-то простынку, закрыла меня, как прикрывают полотенцем на пляже человека, меняющего мокрый купальник на сухое белье:
– Одевай!
– Надевай! – автоматически поправила я, сбрасывая балахон.
– А?
– Одевать – кого: ребенка, подругу, парализованную бабушку. Надевать – что: платье, шапку, пальто. Лифчик велик!
– Снимай, другой размер дам, хотя у нас примерять не положено.
Пока она искала меньший размер, я стояла укутанная в простынку. Дружеское участие, женская солидарность подействовали на меня вдохновляюще. Если бы, выйдя из дома, я столкнулась с агрессией, попала впросак, оскандалилась, оконфузилась, то испуганно рванула бы обратно. Пусть само собой рассосется. Мои проблемы, если их не решать, рассасываются гораздо быстрее, чем если ими заниматься. В этом вся моя философия.