Про это
Шрифт:
гусар! Понюхай порох,
свинец пистолетный. Рубаху враспашку!
Не празднуй труса!
Последняя смерть
Хлеще ливня,
грома бодрей, бровь к брови,
ровненько, со всех винтовок,
со всех батарей, с каждого маузера и браунинга, с сотни шагов,
с десяти,
с двух, в упор
за зарядом заряд. Станут, чтоб перевесть дух, и снова свинцом сорят. Конец ему!
В сердце свинец! Чтоб не было даже дрожи! В конце концов
всему конец.
То, что осталось
Окончилась бойня.
Веселье клокочет. Смакуя детали, разлезлись шажком. Лишь на Кремле
поэтовы клочья сияли по ветру красным флажком. Да небо
по-прежнему
лирикой звездится. Глядит
в удивленье небесная звездь затрубадурила Большая Медведица. Зачем?
В королевы поэтов пролезть? Большая,
неси по векам-Араратам сквозь небо потопа
ковчегом-ковшом! С борта
звездолетом
медведьинским братом горланю стихи мирозданию в шум, Скоро!
Скоро!
Скоро! В пространство!
Пристальней! Солнце блестит горы. Дни улыбаются с пристани.
* * * * *
ПРОШЕНИЕ НА ИМЯ......
Прошу вас, товарищ химик,
заполните сами!
Пристает ковчег.
Сюда лучами! Пристань.
Эй!
Кидай канат ко мне! И сейчас же
ощутил плечами тяжесть подоконничьих камней. Солнце
ночь потопа высушило жаром. У окна
в жару встречаю день я. Только с глобуса - гора Килиманджаро. Только с карты африканской - Кения. Голой головою глобус. Я над глобусом
от горя горблюсь. Мир
хотел бы
в этой груде горя настоящие облапить груди-горы. Чтобы с полюсов
по всем жильям лаву раскатил, горящ и каменист, так хотел бы разрыдаться я, медведь-коммунист. Столбовой отец мой
дворянин, кожа на моих руках тонка. Может,
я стихами выхлебаю дни, и не увидав токарного станка. Но дыханием моим,
сердцебиеньем,
голосом, каждым острием вздыбленного в ужас
волоса, дырами ноздрей,
гвоздями глаз, зубом, исскрежещенным в звериный лязг, ежью кожи,
гнева брови сборами, триллионом пор,
дословно
всеми порами в осень,
в зиму,
в весну,
в лето, в день,
в сон не приемлю,
ненавижу это все. Все,
что в нас
ушедшим рабьим вбито, все,
что мелочинным роем оседало
и осело бытом даже в нашем
краснофлагом строе. Я не доставлю радости видеть,
что сам от заряда стих. За мной не скоро потянете об упокой его душу таланте. Меня
из-за угла
ножом можно. Дантесам в мой не целить лоб. Четырежды состарюсь - четырежды омоложенный, до гроба добраться чтоб. Где б ни умер,
умру поя. В какой трущобе
достоин лежать я с легшими под красным флагом. Но за что ни лечь
смерть есть смерть. Страшно - не любить,
ужас - не сметь. За всех - пуля,
за всех - нож. А мне когда?
А мне-то что ж? В детстве, может,
на самом дне, десять найду
сносных дней. А то, что другим?!
Для меня б этого! Этого нет.
Видите
нет его! Верить бы в загробь!
Легко прогулку пробную. Стоит
только руку протянуть пуля
мигом
в жизнь загробную начертит гремящий путь. Что мне делать,
если я
вовсю, всей сердечной мерою, в жизнь сию, сей
мир
верил,
верую.
Вера
Пусть во что хотите жданья удлинятся вижу ясно,
ясно до галлюцинаций. До того,
что кажется
вот только с этой рифмой
развяжись, и вбежишь
по строчке
в изумительную жизнь. Мне ли спрашивать
да эта ли?
Да та ли?! Вижу,
вижу ясно, до деталей. Воздух в воздух,
будто камень в камень, недоступная для тленов и прошений, рассиявшись,
высится веками мастерская человечьих воскрешений. Вот он,
большелобый
тихий химик, перед опытом наморщил лоб. Книга
"Вся земля",
выискивает имя. Век двадцатый.
Воскресить кого б?
– Маяковский вот...
Поищем ярче лица недостаточно поэт красив.Крикну я
вот с этой,
с нынешней страницы: - Не листай страницы!
Воскреси!
Надежда
Сердце мне вложи!
Кровищу
до последних жил. в череп мысль вдолби!
Я свое, земное, не дожил, на земле
свое не долюбил. Был я сажень ростом.
А на что мне сажень? Для таких работ годна и тля. Перышком скрипел я, в комнатенку всажен, вплющился очками в комнатный футляр. Что хотите, буду делать даром чистить,
мыть,
стеречь,
мотаться,
месть. Я могу служить у вас
хотя б швейцаром. Швейцары у вас есть? Был я весел
толк веселым есть ли, если горе наше непролазно? Нынче
обнажают зубы если, только чтоб хватить,
чтоб
лязгнуть. Мало ль что бывает
тяжесть
или горе... Позовите!
Пригодится шутка дурья. Я шарадами гипербол,
аллегорий буду развлекать,
стихами балагуря. Я любил...
Не стоит в старом рыться. Больно?
Пусть...
Живешь и болью дорожась. Я зверье еще люблю
у вас
зверинцы есть?
Пустите к зверю в сторожа.
Я люблю зверье.
Увидишь собачонку тут у булочной одна