Про Кешу, рядового Князя
Шрифт:
– Я тебе дам – на лопатках!– верещит Кеша , вырываясь изо всех сил.– Я тебя трогал?
Кеша рывком переворачивается на живот. «Противник» тут же заворачивает ему руку за спину.
– Ой-ой, пусти! Пусти, в глаз дам!
Солдат отпускает руку, и Князь тут же выполняет свое обещание.
– Ах ты!..– свирепеет солдат.– Руки распускать, да?
По одному только пыхтению и энергичным восклицаниям можно догадаться, что Кеша требует за свою свободу
– Развяжи, а то хуже будет!
– Лежи, Князь, хуже не будет,– отвечает тот, ощупывая припухший глаз.– Ишь, развоевался!
Кеша чувствует проснувшегося внутри зверя и пускается в разнос. Говорят, что некоторые слабонервные от такого «фольклора» валятся в обморок. В это с трудом верится, хотя «противник» смотрит на Кешу ошалелыми глазами.
– Твой язык на швабру наматывать надо,– опомнившись, говорит он и затыкает извивающемуся Кеше рот его же платком.
Дело принимает совсем уж военный оборот. «Язык» с кляпом во рту – это вам не игра в казаки-разбойники. Но Кешина свобода не грош ломаный стоит. Когда солдат ставит его в вертикальное положение, то моментально получает сапогом по надлежащему месту. Довольно-таки подлая выходка со стороны связанного пленного.
И вот по лесу шагает тяжело груженый солдат. Ноша аккуратно связана по рукам и ногам. На согнутой руке солдат несет два автомата, два противогаза – всего по два.
– Слышь, тюфяк,– тяжело дыша, говорит солдат,– если бы тебя медвежья болезнь прохватила, ты бы раза в два полегчал.
От негодования кляп пулей вылетает из Кешиного рта.
– Ну, погоди, еш-клешь!– орет он.– Кончится война, я тебе знаешь, что сделаю?
На обычную экзекуцию Кеша не соглашается, а изобретательности в этом деле у него не хватает. Пока он выдумывает изощренную кару, солдат выходит на дорогу.
Хохот стоит потрясающий, когда Кеша выезжает из лесу на спине своего победителя. Солдат останавливается, и Кеша валится под ноги подошедшему лейтенанту Савельеву.
– Что за фокусы?– спрашивает он, непонятным образом удерживаясь от смеха.– Вы почему его связали? А с глазом что?
– Это нечаянно, товарищ лейтенант, в борьбе,– с наивным видом отвечает солдат.
– Киселева вы тоже нечаянно связали?
– Я его сам попросил, товарищ лейтенант,– спешит на выручку Кеша .– Для интереса.
– Странные у вас интересы, Киселев,– усмехается Савельев.
Он недоверчиво смотрит на обоих. Всыпать бы им сейчас со всей командирской строгостью, да ситуация больно ум смехотворная. Ладно, оставим для другого раза.
28.
– Шевцов, все собрались?– спрашивает лейтенант.
–
– Стройте роту.
– Есть! Рота, в две шеренги становись! Равняйсь! Смирно!
Лейтенант выходит на середину строя.
– Победила команда сержанта Шевцова!
– Урра-а!
– Вольно! Шевцов, ведите роту в гарнизон.
– Есть! Нале-во! Шагом марш! Перестроиться в колонну по четыре!
Путь теперь лежит напрямую, через деревню. Тучи обволакипают солнце, и вскоре начинает по-осеннему нудно моросить. Солдаты накидывают на себя плащ-палатки.
– Четче шаг!– командует сержант, но это плохо помогает – парни устали, да еще дорога размокает под дождем.
– Рядовой Киселей, запевай!
Князь в растерянности: петь или не петь? Рота тоже в напряженном ожидании: запоет или не запоет? Может, опять про саранки ? Даже шаг получается какой-то напряженный. Пауза затягивается.
– Рядовой Киселев!
Надо петь. И тут Кеша с ужасом обнаруживает, что первые слева всех строевых песен вылетели у него из головы. Сержант теряет терпение, с ненавистью косится на Князя, а тому слова не вспоминаются, хоть убей. Кеша толкает в бок соседа:
– Забыл начало!
– Какое?
– Да про девчонку!
– Как будто ветры с гор,– подсказывает сосед.
Князь набирает в легкие воздух:
Как будто ветры с гор,
Трубят солдату сбор...
Рота залихватски подхватывает:
Дорога от порога далека.
И, уронив платок,
Чтоб не видал никто,
Слезу смахнула девичья рука.
Не плачь, девчонка...
Ну что за сила в строевой песне! Все чертовски устали, идут по дороге едва ли не зигзагами, но только грянули строевою, как заплетающиеся ноги налились неведомой силой, уже никого не болтает от обочины к обочине. Настроение роты передается, должно быть, самому небу. Тучи медленно расступаются, удовлетворяя любопытство вечернего солнца. Оно беззвучно смеется, упираясь в размокшую землю почти осязаемыми лучами.
За пригорком показывается деревушка в два-три десятка домов. Как только рота доходит до околицы, неизвестно откуда сбегается пацанва. Она примыкает с боков колонны, стараясь шагать в ногу с солдатами. Впереди всех – конопатый, в налезающей на глаза старой пилотке. Он пискляво командует:
– Лас, два, тли! Лас, два, тли!..
Из ветхой, осевшей на один угол избушки, наскоро повязывая платок, выходит суетливая старушка и семенит прямо навстречу колонне. В ее глазах – и радость, и отчаяние.