Про все
Шрифт:
Мама организовала для них поездку в Ташкент, чтобы они могли посетить вновь найденную могилу отца. "Я преклонила колени, чтобы положить цветы на могилу, - вспоминает мама, - и испытала какое-то особое чувство, вызванное присутствием американских родственников папы. Словно восстановилась давно оборванная связь. Ничего подобного со мной прежде не случалось".
Годом позже, в Миссисипи, когда старые документы вывели меня к участку земли, принадлежавшему моему прадедушке, я испытывала те же чувства.
Моя дружба с Ли Янгом, начало которой положил его звонок в редакцию "Крисчен сайенс монитор"
Везде, от Тбилиси до маленькой горной деревушки, нас встречали с исключительным радушием. Один пир следовал за другим. Ли и я очень живо вспоминаем банкет, на котором Ли неожиданно расплакался. Он сказал мне, что вдруг вспомнил 1966 год, когда молодым инженером работал над проектом ракеты с разделяющейся боеголовкой. Среди возможных целей на карте значилась и Грузия, и он вдруг представил себе новых друзей, стоявших на этой самой карте. Он понял, что оружие, которое он помогал разрабатывать, могло бы уничтожить всех, кто сидел сейчас за столом.
По моему разумению, в те годы происходила наиболее важная перемена в сознании как русских, так и американцев: они начали видеть друг в друге конкретных живых людей.
А вот на личном уровне мои отношения с Ли, дочери которого были моими ровесницами, заполняли в моем сознании вакуум отцовской ниши. Муж моей матери, Борис Яковлев, известный московский писатель, автор книг о Ленине и революции, стал мне любящим и заботливым отчимом, но они поженились, когда мне исполнилось шестна-дцать. В том переломном возрасте, выросшая без отца, я была слишком молода, чтобы признать, даже для себя, необходимость отцовской фигуры в моей жизни.
Но к тому времени, как я встретила Ли, я достаточно повзрослела и поняла, как мне трудно без отцовской любви и участия.
– Ты не будешь возражать, если я буду иногда называть тебя "папой"?
– чуть дрожащим от волнения голосом спросила я Ли, когда он и Морин уже собирались пройти через таможню аэропорта.
Обычно я стараюсь не выдавать свои истинные чувства, так что такие вопросы для меня - большая редкость.
– Для меня это честь, - без запинки ответил Ли.
– Я буду счастлив.
В Москве 1990 года мы с мамой с трудом вспоминали тот страх, который так долго не позволял нам связаться с нашими американскими родственниками. Гости из-за границы появлялись едва ли не каждый день. Я никогда не знала, кто будет сидеть на кухне, когда я вернусь с работы. У моей мамы после поездки в Америку появилось много друзей. Они частенько оставались на ночь.
"Московские новости" превратились в форпост гласности, американские репортеры и телеоператоры приходили к нам постоянно, чтобы обсудить последние события. Русские и американ-ские журналисты постоянно общались, и однажды моя коллега из информационного агентства "Новости" высказала любопытную идею. Предложила обратиться к помощи иностранных журналисток, чтобы те привлекли внимание общественности к тому факту, что советским женщинам не дозволено освещать политические или зарубежные события. Иностранные журналистки, работавшие в Москве,
Мы посылали письма высоким государственным чиновникам, и многие соглашались встретиться с нами. На этих встречах мы пытались донести до чиновников главную мысль: российские женщины-журналистки, как их западные коллеги, могут писать о традиционно "мужских" темах, таких, как оборона и внешняя политика, а не только о бытовых проблемах (если бы просьба о встрече исходила исключительно от российских журналисток, официальные лица нас бы просто проигнорировали).
Больше всего запомнилась мне встреча с Владимиром Крючковым, возглавлявшим КГБ.
Эта встреча началась с неудачной шутки. Наш "радушный" хозяин сказал, что войти в его кабинет легче, чем выйти из него. Чтобы мы сразу поняли, куда попали. Он угощал нас шампанским и шоколадными конфетами, всем подарил цветы, демонстрируя уважение, с которым КГБ относится к "нашим героическим советским женщинам". Конфеты, хрустальные бокалы, ковер на полу, парчовые портьеры, плотно закрывающие окна... Одна из американских корреспонденток спросила Крючкова, сколько женщин занимают в КГБ высокие посты, и он упомянул несколько фамилий. Кто знает, может, в ближайшее время на книжных полках появится книга "Женщины - у руля КГБ".
С одной стороны, это время рождало надежду, с другой - отличалось усилением национальной розни, ростом уличной преступности, нехваткой товаров первой необходимости. Из-за этого все демократически настроенные советские граждане боялись переворота. Как журналистку происходящее раздражало меня. Да, я получила свободу писать обо всем, но мои статьи ничего не могли изменить. Я могла писать о противозачаточных средствах и произносить перед камерой слово "презерватив", но моими стараниями этих противозачаточных средств в московских аптеках больше не становилось.
В это время я и получила фантастическое известие о том, что Фонд Рокфеллера выделил мне грант, стипендию Уоррена Уивера на 1990-1991 годы для изучения истории моей семьи.
Заявки на получение этой стипендии в Фонд поступают со всего мира. Я заполнила необходимый бланк зимой 1990 года в редакции "Московских новостей", но не ожидала получить ответ (какое дело капиталистам до никому не известной русской). Поэтому я была страшно удивлена, когда в апреле раздался телефонный звонок и голос на другом конце провода пригласил меня прибыть в Нью-Йорк на личное собеседование. Этот великий город, город моих бабушки и дедушки, более чем на год стал моим домом.
Я поняла, что стипендия открывает передо мной совершенно новые возможности. Я знала, что, в отличие от моей первой поездки в Америку, на этот раз буду представлять только себя, женщину, ищущую свои семейные корни. Я переставала быть "Еленой, этой интересной черной русской", как характеризовали меня многие американцы. Я превращалась еще в одну чернокожую женщину с легким иностранным акцентом. И действительно, в Нью-Йорке меня часто принимали за уроженку Карибских островов.
Когда я прилетела в Америку в сентябре 1990 года, в аэропорту меня встречали друзья. На этот раз я уже не так судорожно сжимала в руке советский паспорт.