Про злую мачеху и других...
Шрифт:
ВИКЕНТИЙ НИКОЛАЕВИЧ, их сосед по квартире.
ПЕРВЫЙ ГОСТЬ. ВТОРОЙ ГОСТЬ. ТРЕТИЙ ГОСТЬ.
Время действия —
30 декабря прошлого года, после обеда и позже
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
НАТАЛЬЯ ПЕТРОВНА (в телефонную трубку). Обязательно, Мария Ивановна, обязательно! Бегу! (С треском кладет трубку на рычажок.) Как клещ, пристала
ГРИГОРИЙ КУЗЬМИЧ. Это какой такой Зиночкой?
ТОМА. Наша новая учительница. Блондинка такая на тоненьких ножках, но собою ничего.
ГРИГОРИЙ КУЗЬМИЧ. Брысь под лавку! Рано еще тебе в такие разговоры вмешиваться! (Тома обиженно поджимает губы.)
НАТАЛЬЯ ПЕТРОВНА. И он этой Зиночке нравится, и она такая славная, и скорее всего они еще до конца учебного года поженятся. А эта несчастная курица ни с того, ни с сего втемяшила себе в голову, будто у него к ней имеются какие-то чувства. А у самой ни кожи, ни рожи. И походочка, как у обезьяны.
ТОМА. Как у макаки.
НАТАЛЬЯ ПЕТРОВНА. Вот именно. Постой, постой! С чего ты взяла, что как у макаки?
ТОМА. Здрасьте! Сама вчера говорила, что у этой нудной Машки…
НАТАЛЬЯ ПЕТРОВНА (ужаснувшись). Пожалуйста, не выдумывай!
ТОМА. Нет, говорила, нет, говорила! Пускай папа скажет! Папа, ведь она говорила, что у этой нудной Машки?..
ГРИГОРИЙ КУЗЬМИЧ (строго). Для кого Машка, а для тебя она твоя учительница, воспитательница Марья Ивановна. Мала ты еще, от горшка три вершка, а тоже…
ТОМА. Человек уже в четвертом классе, а ты все свое: «Маленькая, маленькая!» Надоело!
НАТАЛЬЯ ПЕТРОВНА (не удостоив вниманием педагогический порыв супруга). Ну и память у меня стала! Склероз! Только упаси тебя бог, Томочка, проболтаться Марье Ивановне насчет моих разговоров… С нею хлопот не оберешься… Вот и идешь к ней в логово выслушивать всякие гадости про бедную Ирочку… Так я пошла. А если позвонит Ирочка…
ТОМА. Скажу, что ты ушла к бабушке. Она ведь знает, что бабушка захворала.
НАТАЛЬЯ ПЕТРОВНА (проверяя Тому). А если позвонят от бабушки?
ТОМА. Ты, мамочка, не беспокойся. Уж я что-нибудь придумаю. Пока что я еще тебя, кажется, ни разу не подводила.
НАТАЛЬЯ ПЕТРОВНА. Умница ты моя!
ГРИГОРИЙ КУЗЬМИЧ (со все возрастающим возмущением). Ну, знаешь ли, Наталья, ты просто не отдаешь себе отчета, чему ее учишь!
НАТАЛЬЯ ПЕТРОВНА. Не учи меня педагогике! Макаренко нашелся на мою голову!.. Ты и так уже превратил мою жизнь в ад своими идиотскими поучениями… Я… я… (Подозрительно шмыгает носом.)
ТОМА. Мамочка, миленькая. Не плачь! (К отцу.) Зачем ты мучаешь мою мамочку? Небось, восьмого марта носишь ей
Григорий Кузьмич от возмущения не находит слов. Он дрожащими руками натягивает на себя пальто, нахлобучивает по самые уши шляпу.
НАТАЛЬЯ ПЕТРОВНА (с преувеличенным презрением). Только, пожалуйста, Григорий Кузьмич, без сцен при ребенке! И если ты только попробуешь еще раз хлопнуть дверью, я напишу заявление в твой местком, так и знай!
ГРИГОРИЙ КУЗЬМИЧ (больше всего в жизни он боится общественных скандалов). Надо же мне сходить за елкой.
НАТАЛЬЯ ПЕТРОВНА. В каком ты виде! А ну, подойди-ка поближе, я тебе поправлю шарф. Господи, дожил человек до седых волос, а сам толком шарф повязать не научился. Ходит с открытой шеей. Так ведь и простудиться недолго… Ну, не хмурься, нервный ты мой Пестолоцци! (Поправляет на нем шарф и чмокает в побелевшую от негодования щеку). Да ты не торопись, поспеешь. До метро нам по пути.
ТОМА. Папочка, миленький, ты елку выбери погуще. А то ты в прошлом году такую принес, что мне перед гостями от стыда некуда было деваться.
Супруги Наговицыны уходят, демонстрируя перед их единственным соседом по квартире идеальное семейное единство. Викентий Николаевич молча пожимает плечами. Его комнатка отделена от комнат, занимаемых Наговицыными, стенкой, звукопроницаемой, как решето. Он слышал все, весь предыдущий разговор. И Наговицыны отлично понимают, что он все слышал, но вплоть до саман лестничной площадки легко и старательно разыгрывают из себя показательную чету. Сказывается многолетний опыт.
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Родители Томы еще не вернулись. За время их отсутствия Тома досыта наговорилась по телефону с подружками, у которых имеются телефоны. Потом она очень мило поболтала с двумя подружками из соседнего подъезда, которых дома не допускали к телефонам и которые по этом причине явились к Томе с визитом. Тома угостила их чаем, печеньем. Девочки попили чаю и ушли. Потом Тома вырезывала из бумаги и тряпочек всякие штучки, чтобы попрактиковаться в вырезании. Услышав скрежет ключа во входной двери и знакомые отцовские шаги, она быстро раскрыла задачник и сделала вид, будто решает задачи. Григорий Кузьмич вваливается в комнату, озябший, раскрасневшийся, с роскошной густой елкой.
ТОМА (бросив снисходительный взгляд на елку). Молодец, папка! Вот видишь, когда ты не поленился, разыскал чудную елку!
ГРИГОРИЙ КУЗЬМИЧ. Ну и намусорила же ты! На столе посуда грязная, крошки… Почему ты не убрала за собой?
ТОМА. Значит, ты хочешь, чтобы я не выполнила задания по арифметике? Видишь, я занимаюсь. Разве ты не знаешь, какая у нас Марья Ивановна требовательная?
ГРИГОРИЙ КУЗЬМИЧ. У тебя сейчас каникулы.
ТОМА, Ах, папа, папа! Никогда нельзя откладывать задания на последнюю минуту. Ты же мне сам не раз об этом говорил.