Проблема с Джейн
Шрифт:
Это было как раз то время, когда Дюпортуа обычно уходил из университета, чтобы успеть на поезд в девятнадцать пятьдесят четыре. Джейн нахмурилась.
— Даже если это и он на кассете, существует другое, очень простое объяснение: кто-нибудь мог попросить его положить записку в ящик.
— Что ж, вполне вероятно. В таком случае Дюпортуа сможет описать подозреваемого. Не исключено, что он его знает. Во всяком случае, я думаю, вы можете спать спокойно. Тайна почти разгадана.
В тот же вечер инспектор Мерримен позвонил Дюпортуа в Нью-Йорк и попросил его приехать на следующий день в Олд-Ньюпорт по важному делу, о котором он не мог рассказать ему по телефону. Вначале Дюпортуа все отрицал и сказал полицейским, что они насмотрелись голливудских фильмов. С Джейн Кук он едва знаком. Знает
— Он так сказал?
Однако нахальства у него поубавилось, едва он узнал, что был заснят на пленку в тот момент, когда бросал записку в почтовый ящик своей коллеги, которая его опознала. Не теряя самообладания, он сначала изменился в лице, но тут же улыбнулся: что ж, согласен, это он. Подумаешь, пошутил. Джейн Кук не должна так серьезно воспринимать эти три злосчастных записочки. Он признался во всем до того, как посмотрел кассету и понял, что на ней его узнать невозможно. Ему даже в голову не пришло придумать для себя оправдание, которое в самом начале пришло в голову Джейн.
Джейн находилась в состоянии шока. Лина тоже.
Ямайка позвонила Джейн в воскресенье утром. Дюпортуа ей все рассказал, как только вернулся из Олд-Ньюпорта.
— Как глупо! Мне страшно неприятно. Не могу в это поверить. Теперь ты понимаешь, с кем я общаюсь.
— Ты порвала с ним?
Ямайку, казалось, удивил этот вопрос. Нет, конечно. Не стоит драматизировать. Ксавье изменится. Да, он иногда ведет себя глупо и безответственно. Но допрос в полиции для него хорошая встряска. Ему давно было нужно столкнуться с реальной жизнью. А то все у него слишком легко: добивается всего, чего хочет, скучает и не знает, как бы поразвлечься, — то ли заняться любовью втроем, то ли подбросить непристойные записочки какой-нибудь коллеге. Он, безусловно, очень умный, но в то же время эмоционально недоразвит. Джейн стало неприятно. Ее вовсе не интересовали психологические комплексы Дюпортуа.
— Зачем ты звонишь?
— Я хотела узнать, как ты. Все время думаю о тебе. А на него злюсь. Что ты собираешься делать?
— Что ты имеешь в виду?
— Со своей жалобой.
— Все пойдет своим чередом. Это уже больше не в моей власти. Пусть полиция разбирается.
— Но жалоба-то твоя.
— Ну и что?
— Ты могла бы забрать ее.
Джейн чуть не бросила трубку.
— Скажи ему, чтобы не волновался. В университете не любят скандалов. Полиция меня уже предупредила, что все останется в стенах Девэйна.
— Ну что ты такое говоришь! Джейн, нельзя же так серьезно ко всему относиться. Я звоню тебе не потому, что Ксавье меня попросил, а потому что знаю вас обоих и хочу объяснить тебе.
— Объяснить что?
— Ксавье хорошо к тебе относится. Он ничего не имеет против тебя.
Джейн рассмеялась.
— Мне это как-то все равно.
— Перестань. Послушай. Он говорит, что ты всегда была с ним очень любезна. В прошлом году ты составила ему такое расписание, какое он просил. Он считает, что ты не похожа на других: власти не жаждешь, и именно поэтому ты очень милая.
— Неужели?!
— Ему и в голову никогда не приходило над тобой издеваться. Он не знал, что на тебя в сентябре напали, иначе он никогда бы этого не сделал. Все началось совершенно случайно. В День святого Валентина он увидел на вокзале в газетном киоске открытку в форме большого красного сердечка. Он купил ее для меня, потому что мне нравится китч, но накануне мы поругались. А когда он встретил тебя на факультете, то ты показалась ему довольно мрачной. Вообще-то, Ксавье терпеть не может весь этот цирк на праздник святого Валентина. Он считает, что одинокие люди чувствуют себя в этот день еще более одинокими. А написал открытку тебе, чтобы ты решила, будто кто-то думает о тебе тоже. И знаешь, он находит тебя очень красивой.
Джейн возвела глаза к небу.
— Проблема не в открытке ко Дню святого Валентина.
— Знаю. Но без этого ты не поймешь, как все началось. Именно это и подтолкнуло его продолжить. Шутка глупая, согласна, но у него были добрые намерения: Ксавье тоже считает, что твоя жизнь в Олд-Ньюпорте
Джейн иронически улыбнулась, представив, как по вечерам Ксавье и Ямайка обсуждают вдвоем судьбу бедняжки Джейн.
— Мы часто думали о тех мужчинах, с которыми могли бы тебя познакомить, — продолжила Ямайка. — Мы приглашали тебя в Нью-Йорк, но ты ни разу не приехала: каждый раз говорила, что у тебя нет времени. Ксавье полагает, ты уже пропиталась духом Девэйна. Он убежден, что это заведение иссушает сердце, воображение, чувства и делает человека похожим на старый пергамент. Впрочем, и мы с тобой об этом неоднократно говорили. Конечно, тебе не угрожает превратиться в подобие Беголю, потому что ты намного приятнее, но в один прекрасный день кончишь тем же: купишь себе одну или две собаки и уже никогда больше не выедешь из Олд-Ньюпорта, разве что на Конгресс филологов, чтобы поучаствовать в собеседовании с кандидатами. Потеряешь всякий интерес к жизни, как Мак-Грегор и Кэррингтон. Ксавье не хочет, чтобы с тобой это произошло.
— Сначала было бы неплохо, чтобы я прошла по конкурсу в Девэйне.
— В Девэйне или в другом месте, значения не имеет. Девэйн — это какой-то синдром. Надеюсь, ты понимаешь, что я пытаюсь тебе втолковать: Ксавье как раз и хотел пробудить твое воображение, заставить подумать о чем-то другом, нежели о Девэйне.
— Спасибо. Ему это удалось.
— Ксавье верит в силу слов. Ему хотелось, чтобы ты встряхнулась после всего пережитого, вернулась к своим фантазиям и этим летом нашла себе любовника.
Целый час проговорили они по телефону. Лина негодовала.
— Как ты можешь разговаривать с Ямайкой? Ты что, не понимаешь? Она ведь по другую сторону баррикады.
В том, что Ямайка защищала Ксавье, не было ничего удивительного. Но Джейн по-настоящему огорчило презрительное высокомерие, с которым Ямайка, сама того даже не замечая, разговаривала с ней. Ямайка считала, что анонимные записки Ксавье могли оказать только благотворное влияние на разведенную женщину, которой вот уже скоро исполнится сорок лет и которая, за неимением лучшего, была близка к тому, чтобы стать лесбиянкой. То, что Дюпортуа думал по этому поводу, и то, как он выражался, говоря о Лине (о чем Джейн легко могла догадаться), вызывало в ней чувство, близкое к ненависти, которого она никогда раньше не испытывала.
Дисциплинарный совет назначили на двадцать пятое мая. Поскольку скоро должна была состояться церемония вручения дипломов, повсюду выстригли газоны с молодой зеленой травой, а в самом центре университетского городка натянули тенты с широкими бело-зелеными полосами, отчего Девэйн стал выглядеть очень празднично. Просторный зал, стены которого были обиты дубовыми панелями, а пол устлан светло-зеленым ковровым покрытием, находился в самом старом здании университета и выглядел очень торжественно. Судьи, семеро преподавателей, представляющие различные факультеты и школы университета, восседали в конце длинного старомодного стола из темного дерева, на стульях с ковровой обивкой и высокими спинками. Обвиняемый и истица сели в другом конце стола вместе со своими свидетелями. Дюпортуа и Ямайка — с одной стороны, Джейн и Лина — с другой. На Дюпортуа был костюм зеленого цвета — цвета Девэйна, — белая рубашка и классический галстук в желто-синюю полоску. Ямайка и Джейн, обе в черных длинных юбках и белых блузках, напоминали лицеисток из одного и того же учебного заведения. При встрече они не поздоровались. Лина облачилась в свой праздничный наряд: темно-синюю плиссированную юбку и шелковую блузку, которую подарила ей на день рождения Джейн и ярко-красный цвет которой не очень подходил для подобного случая. Джейн выступила первой. Спокойно, не спеша, без злости, она рассказала о своем постоянно растущем страхе и болезненной подозрительности, из-за которых потеряла всякий интерес к работе, о том, как испугалась, найдя у себя дома первую анонимную открытку, после чего стала жить с твердым убеждением, что за ней следят, и как по-настоящему запаниковала, когда записки приобрели откровенно пошлый характер, и как осознала, что уже не распоряжается своей жизнью, которая все больше стала походить на дешевый сериал. Затем слово взял Дюпортуа.