Проблема с Джейн
Шрифт:
Сердце Джейн учащенно забилось. Побледнев, она открыла следующее сообщение от Эллисон.
Значит, он ничего не понял. Она представляла его более утонченным. А он считал, что она всегда должна быть веселой, благоразумной и остроумной. Все остальное называлось хныканьем. Он говорил точно так же, как Эрик, считавший, что все ее проблемы надуманны и существуют только в ее голове. Алекс тоже был мужчиной со всеми присущими им недостатками и защищался чисто по-мужски. Прежде всего, он не слушал.
Ничего, она проживет и без его писем. Впрочем, возможно, он прав: эта переписка начинала ее тяготить, как и любая зависимость. Из-за нее она совсем забросила других корреспондентов. Даже не ответила той женщине, которая пригласила ее на Гавайские острова.
Необходимо выбрать университет. Больше всего у нее душа лежала к Мадисону. Она любила зиму, и ей подходил тот климат. Конечно, Мадисон — захолустный город, зато в университете кипела бурная интеллектуальная жизнь. Новый Орлеан был царством джаза, но джаз мало привлекал Джейн. И потом, Новый Орлеан находился в часе езды от Батон-Ружа. В Луизиане она будет чувствовать себя одинокой и окажется дальше от Восточного побережья, чем в Висконсине.
Мадисон, однако, находился слишком близко от Айова-Сити: не более четырех часов езды на машине. Чтобы добраться туда из Нью-Йорка, требовалось столько же времени, как и до Айовы, и тоже с пересадкой в Чикаго. Когда она прилетела в Мадисон, то у нее начались рези в желудке: нетрудно догадаться почему.
— Поезжай в Луизиану, — ни капли не раздумывая, советовала Лина. — Ты ведь не хочешь оказаться слишком близко от Эрика. Тем более что ты еще очень ранима. Кстати, твой выбор Мадисона кажется мне подозрительным.
Эллисон тоже и в телефонном разговоре, и по Интернету дала такой же совет: не слишком здорово стремиться работать по соседству с Эриком, ведь Джейн его еще не забыла.
С каждым днем приближался последний срок, когда нужно было дать ответ университету в Мадисоне. Джейн выбрала Батон Руж. Она проснулась посреди ночи, вся в поту. Выбор всегда сопряжен с волнением, а тем более такой важный выбор, который должен определить ее жизнь на долгие годы, если не навсегда. Ей хотелось бы побывать в этих местах еще раз. Ведь она пробыла там всего лишь два дня, а это так мало. Бассейн, который всегда помогал ей трезво взглянуть на вещи, на каникулах был закрыт.
Джейн должна была позвонить в Мадисон в пятницу. В среду после обеда она отправилась на автобусе в Форт-Гейл. День был пасмурный, туманный воздух — насыщен влагой. На горизонте висела мягкая сероватая дымка, и казалось, что небо словно входит в море, как входят в страну, откуда уже не возвращаются. Вид моря подействовал на Джейн успокаивающе. Часа два она прогуляла по берегу, вдыхая густой йодистый воздух. Алекс был прав, вдруг подумала она: зачем планировать конец? И даже если она об этом не перестает думать, зачем все рассказывать ему? Алекс не виноват. А она повела себя как избалованная девчонка, обидевшись из-за того, что он не восторгается каждым ее словом. Ей-то казалось, что трезвость ее рассуждений произведет на него впечатление, а он лишь вежливо выразил ей свое удивление.
Вернувшись, Джейн сразу пошла на работу, включила компьютер и послала сообщение Алексу. Ни слова об их прошлом разговоре. Она написала лишь о том, как трудно ей сделать выбор между несколькими университетами. На следующий день он прислал ответ и попросил описать как можно подробнее ее впечатления в тот момент, когда она вышла из самолета в Батон Руже и Мадисоне, а также от первой беседы с человеком, встретившим ее в аэропорту. Джейн написала обо всем, что он просил, а вечером нашла новое сообщение:
«Не вижу никакой проблемы: совершенно ясно, что вы хотите поехать в Мадисон».
Проблема состояла в том, о чем она ему никогда не рассказывала. Следующее послание Джейн было длинным. Она рассказала ему все: об Эрике и о том, как она опасалась, что эта, казалось бы, перевернутая страница в ее жизни по-прежнему не будет давать ей покоя. Когда она была в Мадисоне, то два дня дрожала от страха, боясь где-нибудь столкнуться с Эриком и его беременной подружкой. Она подозревала, что, выбирая Мадисон, о чем Алекс сразу же догадался, неосознанно руководствуется желанием оказаться поближе к Эрику.
«Вы уже большая девочка, — ответил Алекс. — Айова — это штат, граничащий со штатом Висконсин, ну и что? Забудьте о своем страхе: призраки исчезнут. Вы же не собираетесь, в конце концов, похоронить себя в оврагах Луизианы только из-за того, что боитесь встретить своего бывшего мужа».
Джейн улыбнулась. Именно это ей нужно было услышать. Да, она хотела уехать в Висконсин. Не столько из-за Эрика, сколько наперекор ему. Независимо от него. Ей хотелось освободиться от груза прошлого. Внезапно Джейн почувствовала облегчение. Спустя час она позвонила в Мадисон декану факультета французского языка: она принимала их предложение.
В апреле снова начались занятия. Содержание ее переписки с Алексом коренным образом изменилось. Джейн теперь рассказывала ему о мужчинах, сыгравших определенную роль в ее жизни: Эле, Джоше, Бронзино, имя которого по профессиональным соображениям она не называла, и Эрике. Она призналась, что, встретив Эрика, была убеждена: самое главное в любви — сексуальная привлекательность, но эта твердая вера рухнула после того, как они расстались.
У Алекса по этому поводу не было никаких убеждений. Впрочем, как и не было женщин. Первую физическую близость он познал в двадцать четыре года. Поэтому он и не стал писателем, как Маргерит Дюрас: об «этом» ему ничего не было известно. Он даже не знал, к кому его тянуло больше: к женщинам или мужчинам. В двадцать четыре года у него было два коротких романа: один — с мужчиной, другой — с женщиной, и в обоих случаях он играл пассивную роль. А потом, в двадцать шесть лет, когда он только поступил в аспирантуру в Колумбийский университет, то познакомился на каком-то празднике с итальянцем Лучано. Этот молодой человек был необыкновенно красив: короткие черные волосы и огромные карие глаза, обрамленные длинными ресницами. Алекс влюбился в него с первого взгляда. В ту же самую ночь он обнаружил, что Лучано был Лючией: юношеская фигура без бедер, без ягодиц и без груди, все остальное — женское. Они прожили вдвоем пять лет, пока Лючия не изменила ему с его лучшим другом. Он узнал об этом, вернувшись с Конгресса филологов, где у него было назначено несколько встреч. Хотел достать из ее косметички ножницы для ногтей и обнаружил пустым тюбик от противозачаточного крема, который был еще полон, когда они занимались любовью в последний раз. Все это было неприятно. Летом он поселился в Сан-Диего. И вот уже два года у него никого нет. От Лючии остался лишь горький привкус, и он сейчас тоже выздоравливает. Живет в деревянном домике на берегу океана с очаровательным фокстерьером кремового цвета, которого ему когда-то оставила его знакомая, уехавшая на неделю в Мексику, но так и не вернувшаяся назад.
«Если когда-нибудь я начну писать, то напишу историю о старой деве, живущей со своей собакой, или об одиноком старике, тихо прозябающем в глуши со своей кошкой».
Подумав о Беголю с четырьмя собаками и о Лине с кошками, Джейн ответила, что такая история уже написана: Феличите и ее попугай в «Простом сердце» Флобера.
Весна была в самом разгаре. Птицы стайками садились на мокрую землю, чтобы поклевать крошки по краям лужиц, повсюду пробивалась зеленая травка, на голых ветках появлялись острые листочки, а на магнолии, росшей прямо у входа в дом, распустились первые бутоны. В сквере, недалеко от площади Колумба, расцвели вишни, и их сплетенные ветви образовали великолепную арку из белоснежных кружев, нависшую над центральной аллеей. Каждое утро Джейн просыпалась с улыбкой, сгорая от нетерпения получить новое сообщение. Что это было? Весенняя лихорадка? В Сан-Диего всю зиму была весна. Алекс жил на берегу океана — прямо на пляже. Джейн представляла вид из его окон и кабинет на втором этаже. Он написал ей, что в его доме только два этажа. Между ними было одно существенное различие: он ненавидел воду и никогда не плавал ни в океане, ни в бассейне.