Проблемы жизни
Шрифт:
«Разве не существует другого времени? Что вы скажете по поводу научного значения понятия «пространство-время»?»
— Говорят о хронологическом времени и психологическом времени. Хронологическое время необходимо, и оно существует. Но психологическое время — нечто совсем другое. Комплекс «причина-следствие» считается временным процессом не только в физическом смысле, но и в психологическом. Интервал между причиной и следствием обычно рассматривается как время; но существует ли этот интервал? Причина и следствие болезни могут быть разделены во времени; но это опять-таки хронологическое время. Существует ли интервал между психологической причиной и следствием? Не есть ли причина-следствие единый процесс? В действительности нет никакого интервала между причиной и следствием. Сегодня — это следствие того, что было вчера, и причина того, что будет завтра; это единое движение, непрерывный поток. Нет никакого разделения, нет разграничительной линии между причиной и следствием; но мы разделяем их внутри себя, имея в виду то или иное становление, достижение. Я есть это,
Не является ли мысль продуктом времени? Знание — это продление времени. Время — это продление. Опыт есть знание, а время — это продление опыта в виде памяти. Время, рассматриваемо как продление, есть абстракция; абстрактные же построения ума — это неведение. Опыт есть память, ум. Ум — машина времени. Ум — это прошлое. Мысль — всегда от прошлого; прошлое есть продление знания. Знание — это всегда знание прошлого; знание никогда не выходит за пределы времени, оно всегда во времени и от времени. Продление памяти, знание — это сознание. Опыт — всегда в прошлом, он есть прошлое. Прошлое в соединении настоящим движется к будущему; будущее есть прошлое, быть может, видоизмененное, но, тем не менее, прошлое. Весь это процесс в своей совокупности есть мысль, ум. Мысль может функционировать только в поле времени. Мысль может размышлять о вневременном, но это — ее собственная проекция. Любые aбcтрактные построения ума — область неведения.
«Но для чего тогда упоминать о вневременном? Можно ли когда-нибудь познать вневременное? Возможно ли познать его как вневременное?»
— Познание чего-либо предполагает существование того, кто это производит; переживающий же всегда от времени. Для того чтобы распознать что-либо, мысль должна пережить это; если она это переживала, это стало познанным. Но, конечно, то, что стало познанным, — это не вневременное. Познанное всегда пребывает в сети времени. Мысль не может познать вневременное; вневременное — это не новое приобретение, новое достижение; к нему не существует путей. Оно есть состояние бытия, в котором отсутствует мысль, время.
«Какую оно имеет ценность?»
— Никакой. Оно не объект рыночной торговли. Его нельзя взвесить с какой-либо целью. Ценность его непознаваема.
«Какую же роль оно играет в жизни?»
— Если рассматривать жизнь как мысль, то никакой. Мы стремимся обрести вневременное как источник мира и счастья, как щит, предохраняющий от всех тревог, как средство для объединения людей. Но вневременное нельзя использовать ни для какой цели. Цель предполагает средства для ее достижения, и тогда мы снова возвращаемся к процессу мысли. Ум не может сформулировать вневременное, придать ему форму в соответствии со своими собственными целями. Вневременное не может стать предметом использования. Жизнь имеет значение лишь постольку, поскольку существует вневременное; в противном случае она превращается в скорбь, конфликт и страдание. Мысль не в состоянии разрешить ни одной проблемы человека, так как сама мысль есть проблема. Когда знание приходит к концу, начинается мудрость. Мудрость — не от времени; она не является продлением опыта, знания. Жизнь во времени — смятение и страдания. Но когда то, что есть, становится вневременным, тогда приходит блаженство.
СТРАДАНИЕ
Вниз по реке плыл труп какого-то животного. Несколько грифов сидели на нем, вырывали куски из туши и отгоняли других стервятников. Наполнив желудки, они улетели, предоставив место другим грифам, которые выжидали на деревьях или высматривали добычу с берегов или сверху. Солнце только что взошло; на траве висели тяжелые капли росы. Зеленые поля на том берегу реки были еще в тумане, а по поверхности воды отчетливо доносились голоса крестьян. Было прекрасное утро, полное свежести и новизны. Недалеко от своей матери, среди ветвей дерева, играла маленькая обезьянка. Она пробегала вдоль ветки, взбиралась на соседнюю и бежала обратно или прыгала вверх и вниз. Когда мамаше надоедали эти шалости, она сходила с дерева и взбиралась на другое. Как только она начинала спускаться, малыш подбегал и вцеплялся в нее, ухватившись за спину или повиснув снизу. У него была крохотная мордочка, а глаза полны шалости и пугливого недоверия, а как мы боимся нового, неизвестного! Мы предпочитаем оставаться в замкнутом круге повседневных привычек, обычных дел, ссор и забот. Нас вполне устраивает думать в проторенной колее, ходить по одной и той же дороге, встречать те же самые лица и не выходить за пределы обычных мелочей жизни. Мы не любим, встречаться с незнакомыми людьми, а когда приходится с ними столкнуться, мы настораживаемся и стараемся держаться подальше. А как мы бываем напуганы, если неожиданно встретим неведомого для нас зверя! Мы совершаем движения в границах стен, возведенных нашей собственной мыслью, но стоит нам отважиться выйти за их пределы, как оказывается, что снова находимся внутри таких же стен. Изо дня в день мы тащим ношу вчерашнего дня; наша жизнь — это долгое непрекращающееся движение, а наши умы — неповоротливы и нечувствительны.
Он едва мог удерживаться от слез. Это не был контролируемый или сдерживаемый плач, но рыдания, которые сотрясали все его тело. Он был моложав,
«Я ни разу не плакал со дня смерти моей жены. Не знаю, что именно заставило меня рыдать так, как сейчас, но после этого мне как-то стало легче. Раньше, когда она была жива, я плакал вместе с ней, и тогда слезы были такими же очищающими, как и смех но после ее смерти все изменилось. Раньше я рисовал; теперь же не в состоянии дотронуться до кистей или посмотреть на то, что когда-то сделал. В течение последних шести месяцев мне казалось, что я словно мертвый. У нас не было детей, но она ожидала ребенка, и вот она ушла. Даже теперь я едва ли могу себе это представить, потому что мы все делали вместе. Она была так красива и так добра, — что же мне теперь делать? Простите, что я так разрыдался, один Бог знает, что во мне происходит; но я знаю, что выплакаться — хорошо. Но ведь никогда больше не будет так, как было; что-то ушло из моей жизни. На днях я взял кисти, но они показались мне чужими. До этого я даже не coзнавал, что держу кисть в руке; а теперь почувствовал, какая она тяжелая и громоздкая. Несколько раз я уходил к реке с желанием никогда больше не возвратиться; но приходил обратно домой. Я ни с кем не мог встречаться, так как в них всегда видел ее лицо. Я сплю, мечтаю, принимаю пищу вместе с ней, но знаю, что никогда не будет так, как было. Думая обо всем этом, я старался объяснить то, что произошло, понять это; но ведь ее здесь нет. Ночью мои мысли только о ней; несмотря на все страдания, мне трудно спокойно уснуть. Я не могу прикоснуться к ее вещам, их запах сводит меня с ума. Я старался забыться, но что бы я ни делал, ведь никогда не будет больше так, как было. Я привык слушать птиц; теперь мне ничего не надо. Продолжать так дальше я не могу. С тех пор я не видел никого из наших друзей, без нее они для меня ничто. Что мне делать?»
Долгое время мы пребывали в молчании.
— Любовь, которая превращается в скорбь или ненависть, — не любовь. Знаем ли мы, что такое любовь? Любовь ли это, если, встретив сопротивление, она превращается в ярость? Существует ли любовь там, где имеется приобретение или потеря?
«В моей любви к ней ничего этого нет. Я совершенно забывал обо всем, даже о самом себе. Вот такую любовь я знал, и такая любовь к ней у меня сейчас. Но теперь я сознаю и другое, сознаю себя, свою скорбь и дни моих страданий».
— Как быстро любовь превращается в ненависть, в ревность, в скорбь! Как глубоко мы теряем себя, находясь среди дыма, и насколько далеким оказывается то, что было таким близким! Теперь мы осознаем нечто совсем иное — то, что неожиданно стало гораздо более важным. Теперь мы видим, что мы одиноки, что у нас нет спутника, нет привычных улыбок и обращений; теперь мы осознаем самого себя, а не только другого. Раньше другой был всем, мы же — ничто; сейчас другого нет, а мы стали тем, что мы есть, теперь другой есть мечта, а реальность — это то, что мы есть. Был ли другой реальностью или это была мечта, созданная нами, облеченная красотой нашей собственной радости, которая так быстро завяла? Увядание есть смерть, а жизнь — это то, что мы есть.
Смерть не может всегда брать верх над жизнью, хотя бы мы и желали этого; жизнь сильнее смерти. То, что есть, сильнее того, чего нет. Как мы любим смерть, а не жизнь! Отрицание жизни доставляет нам радость, дает забвение. Когда существует другой, когда нас нет, тогда мы чувствуем себя свободными, неподавленными. Другой — это цветок, сосед, аромат, воспоминание. Все мы жаждем иметь другого, готовы отождествить себя с ним; для нас важен другой, а не мы. Другой — это мечта, созданная нами. Но, пробудившись, мы вновь оказываемся тем, что мы есть. То, что есть, бессмертно; но мы хотим покончить с тем, что есть. Желание покончить с ним дает начало непрерывности, а то, что обладает непрерывностью, никогда не может познать бессмертие.
«Я знаю, что не могу продолжать жить так, как сейчас, полумертвым. Я не совсем уверен, что понимаю то, о чем вы говорите, Я слишком глубоко потрясен, чтобы до меня доходило что-либо».
— Не бывало ли у вас иногда так: хотя вы и не напрягаете внимание, слушая или читая, но процесс восприятия идет, быть может, бессознательно, и что-то проникает внутрь, совершенно независимо от вас самих? Иногда происходит так, что нам не удается тщательно рассмотреть какие-либо предметы, например, эти деревья, однако образ их внезапно возникает во всех деталях. У вас никогда так не было? Вы, конечно, недавно пережили потрясение, шок, но несмотря на это, когда вы выйдете из него, вы запомните все, что сейчас было сказано, и тогда это сможет оказать вам некоторую помощь. Но вот что вам важно осознать сейчас: когда вы выйдете из состояния шока, ваши страдания станут еще более острыми, а ваше желание будет направлено на то, чтобы избавиться от них, уйти от своей скорби. Найдутся многие, которые готовы будут помочь вам уйти от страданий; они постараются предложить весьма благовидные толкования или выводы, к которым пришли они сами или кто-либо другой; они дадут те или иные объяснения. Возможно, что вы сами найдете какую-либо форму бегства, приятную или неприятную, с целью заглушить свое горе. До сих пор вы находились слишком близко к совершившемуся событию, но в дальнейшем вы будете стремиться к какой-либо форме утешения; это может быть религия, цинизм, общественная деятельность или какая-либо идеология. Но любое бегство, будет ли это Бог или алкоголь, лишь уводит от понимания скорби.