Проблеск небес
Шрифт:
Кэтрин огляделась, подыскивая подходящие слова. Но ни в одной книге о хороших манерах не было сказано о том, как говорить с тем, кто лишил другого человека шанса иметь семью. Не было правил, как объясниться с тем, из-за кого умер супруг.
– Милорд, будет лучше, если я перейду сразу к делу. Я должна вам сказать…
– Вы надевали эту шаль, когда выходили из дома?
Его вопрос застал Кэтрин врасплох.
– Эту? Да, полагаю, что да. Но…
– Вы носили ее выше?
– Простите?
– Вы понимаете, что я хочу сказать. Немного выше. –
«Он сумасшедший?»
– Право же, я не знаю, – с раздражением сказала Кэтрин. – Однако пока у нас есть минута, я думаю, мы можем поговорить откровенно.
– Как вам будет угодно.
– Дело не в том, что угодно. А в том, что я должна это сказать, как бы оно ни было вам неприятно.
Лорену хватит апоплексический удар, когда она узнает, что невестка выгнала вон их аристократического гостя. Но Кэтрин найдет способ умиротворить ее.
– Во-первых, я удивлена, что вы осмелились явиться к нам с визитом после того, как были причастны к смерти моего мужа.
Она замолчала. Казалось, лорд Торнуолд не слушал ее. Он ходил по комнате, и от громкого стука его каблуков она теряла уверенность. Остановившись позади Кэтрин, он подтянул шаль на ее плечи. От прикосновения его пальцев по ее коже пробежали мурашки.
Кэтрин, забыв о чувстве собственного достоинства, отскочила в сторону и ударилась бедром о золоченый письменный стол, на котором закачалась подставка для перьев.
– Что это вы делаете?
– Я только хотел посмотреть, видна ли ваша родинка, когда шаль приподнята. – Странное удовлетворение слышалось в его голосе. – Видит Бог, так оно и есть.
Он действительно сумасшедший! Сначала набросился на бедного Фабиана. Затем, когда вышел из гостиной, его глаза остекленели, как будто он впал в транс. Теперь же, представить только, он не оставлял в покое ее шаль.
Кэтрин незаметно потерла ушибленное бедро. Даже сюда, в такую глушь, дошла его дурная слава игрока, распутника, безрассудного человека. И она видела своими глазами всю глубину его безнравственности. Но что, кроме этого, Кэтрин знала о нем?
Возможно, в битве при Ватерлоо он лишился разума.
Кэтрин слишком поздно поняла, как опасно оставаться наедине с этим человеком. Кто знает, что он еще сделает? Этими большими руками он легко с ней справится. От этой мысли ее негодование уступило место страху.
Она двинулась к двери.
– Я тут болтаю с вами, а вы, должно быть, устали. Извините меня, я пришлю лакея, чтобы он разжег камин. Обед подается в восемь часов. Если вам что-то потребуется, сонетка у камина.
Берк шагнул за Кэтрин.
– Не убегайте, миссис Сноу. Мы еще не поговорили.
– Я передумала, – дрогнувшим голосом сказала она. – Невежливо с моей стороны беспокоить вас дальше.
Она добралась до ручки, но он прижал ладонь к двери, не позволяя открыть ее.
– Наоборот, – ответил Гришем неожиданно сладким голосом, –
У нее перехватило дыхание. Эта лукавая улыбка преобразила его лицо, придав необыкновенное очарование. Кэтрин чувствовала, что не может двинуться с места. Хотя он и не касался ее, его руки и грудь были непреодолимы, как тюремная стена. Отступать было некуда: дверная ручка впилась ей в бок, а спина упиралась в твердую панель двери. Она оказалась в ловушке. Но в то же время по ее телу растекалось тепло и желание убежать таяло.
– Знаете, – задумчиво сказал граф, – а под вашей черной шалью скрывается весьма хорошенькая женщина.
В глубине его серых глаз таилась соблазняющая темнота, притягивавшая Кэтрин. Вонзив ногти в ладони, она сопротивлялась желанию потрогать чуть заметную щетину, пробивавшуюся на его щеках, подставить свои губы для поцелуя, ощутить на себе тяжесть его тела. Больше всего на свете ей хотелось заглушить боль одиночества, в котором она прожила слишком долго.
Взгляд лорда Торнуолда был устремлен на ее грудь. Неожиданно он дотронулся до медальона:
– Это восхитительная вещь. Он только один такой?
Тепло его ладони и жар собственного тела пробуждали целый поток сладостных и горьких желаний. Постыдных желаний, ибо он был никчемным мерзавцем, развратившим ее покойного мужа и сделавшим ее вдовой.
Но предательства собственного тела Кэтрин уже не могла вынести. Она со злостью ударила Берка по руке:
– Не трогайте меня! Отойдите. Ну же!
Он отступил, подняв перед собой ладони, как будто это она была сумасшедшей.
– Кэтрин, простите меня. Не хотел вас обидеть. Просто есть вещи, которые я должен выяснить. Вещи, которые мне необходимо узнать…
– Тогда узнавайте, – перебила Кэтрин, сдерживая слезы. – Вы презренный негодяй. Вам не место в этом доме. Вы вообще не должны были приезжать сюда.
Повернув ручку, она распахнула дверь и выбежала из комнаты.
Берк лежал в медной ванной. Сбоку стоял бокал бренди. Во рту дымилась сигара. Кольца серо-голубого дымка поднимались к потолку богато убранной гардеробной. Горячая вода, от которой исходил пар, успокаивала тупую боль в верхней части груди, где год назад ее пробила мушкетная пуля и навсегда изменила его жизнь.
Это событие не выходило у него из головы. Как будто все произошло вчера. Он поднимался над своим собственным телом, видел белый свет, пронзающий черную пустоту, обволакивающий его аурой полного покоя и необыкновенной чудной любви.
Берк уже привык убеждать себя и не верить в это.
«Сон, – бесконечно уверял он собственный разум. – Бред, вызванный болью. Такой любви не существует. Она бывает лишь в выдуманном царстве фей и ангелов».
Он никогда и никому не рассказывал об этом, храня в душе воспоминания. Они утратят свое очарование, потускнеют, если он превратит их в военные байки, над которыми будут смеяться друзья.