Пробуждение Левиафана
Шрифт:
— Нет, ничего. — Она поспешно махнула ему рукой. — Мне на сегодня хватит. Только воду, спасибо.
Когда официант отошел, Холден спросил:
— Как у тебя с… между прочим, что такое «Голго»? И как у тебя с ним?
— А, это здешняя игра. — Наоми взяла у возвратившегося официанта стакан и сразу выпила половину. — Гибрид дартса и футбола. Никогда раньше не видела, но у меня хорошо получается. Мы выиграли.
— Здорово, — сказал Холден. — Спасибо, что пришла. Знаю, что уже поздно, но это дело с Миллером меня малость встряхнуло.
— Думаю, он хочет получить у тебя отпущение грехов.
— Потому что
— Да, — без тени иронии подтвердила Наоми. — То есть это сильно сказано, но ты к этому ближе всех, кого я знаю.
— Я все провалил, — выпалил Холден, не успев подумать. — Все, кто пытался нам помочь и кому мы пытались помочь, погибали. Вся эта долбаная война. И капитан Макдауэлл, и Бекка, Ада. И Шед… — Ему пришлось замолчать, чтобы проглотить вставший в горле ком.
Наоми только кивнула и, потянувшись через стол, взяла его руку в ладони.
— Мне нужна победа, Наоми, — продолжал он. — Я должен сделать такое, что изменит хоть что-нибудь. Судьба, или карма, или Бог, что бы там ни было, швырнули меня в самую гущу, и я должен знать, что хоть что-нибудь сделал.
Наоми улыбнулась ему и пожала руку.
— С благородством у тебя отлично получается, — сказала она. — Только тебе надо почаще устремлять взор вдаль.
— Ты надо мной смеешься.
— Да, — согласилась она, — смеюсь. Хочешь, пойдем ко мне?
— Я… — Холден запнулся и уставился на нее в уверенности, что это розыгрыш. Наоми по-прежнему улыбалась ему, но взгляд был теплым и самую чуточку озорным. Пока он пялился, локон упал ей на глаза, и она смахнула его, не отводя взгляда. — Погоди, как это? Я думал, ты…
— Я просила не признаваться мне в любви ради того, чтобы затащить в койку, — сказала она, — но еще я говорила, что уже четыре года как готова прийти к тебе в каюту по первому зову. Не думала, что это так уж трудно истолковать, и все равно я устала ждать.
Холден откинулся на спинку диванчика и попытался вспомнить, как надо дышать. Улыбка Наоми стала совсем озорной, одна бровь вздернулась кверху.
— Ты жив, моряк? — спросила она.
— Я думал, ты меня не хочешь, — заговорил он, как только обрел голос. — Или ты вздумала хоть в этом отдать мне победу?
— Не хами, — сказала она, но в ее голосе не было и следа обиды. — Я которую неделю жду, пока ты соберешься с духом, а корабль почти готов. Значит, ты вот-вот втянешь нас в новую безумную авантюру, и на сей раз удача может нам изменить.
— Ну… — сказал он.
— И если мы до того не попробуем хоть разок, мне будет очень-очень жаль.
— Наоми, я…
— Это так просто, Джим. — Она за руку притянула его к себе и сама склонилась над столом, так что лица их почти соприкоснулись. — Просто ответь: да или нет.
— Да.
Глава 44
Миллер
Миллер сидел один у широкого обзорного окна, но вида не замечал. Уровень виски из грибной культуры, стоявшего рядом на длинном черном столике, не изменился с тех пор, как ему принесли заказ. Собственно, это была не выпивка. Это был предлог посидеть. Даже на Церере всегда находилась горстка неприкаянных. Мужчин и женщин, от которых отвернулась удача. Некуда пойти, не у кого попросить помощи. Ни одной ниточки в великой сети людских связей.
Теперь он и на деле принадлежал к их неприкаянному племени.
На шкуре огромного корабля поколений что-то полыхнуло — быть может, сварщики налаживали тонкую сеть соединений. За «Наву», угнездившимся в вечном гудящем улье станции Тихо, виднелся «Росинант», занимавший полградуса, — как далекий потерянный дом. Миллер помнил историю Моисея, узревшего Землю обетованную, в которую ему не суждено было вступить, и гадал, что чувствовал бы пророк, если б его забросили туда — на день, на неделю или месяц, — а потом изгнали назад в пустыню. Милосерднее никогда ее не покидать. Надежнее.
Джульетта Мао наблюдала за ним из отведенного для нее уголка сознания.
«Я должен был спасти тебя, — подумал он. — Найти тебя. Найти правду».
«А разве ты не нашел?»
Он улыбнулся ей, и она улыбнулась ему, такому, как он был, побитому жизнью и усталому. Ведь он, конечно, нашел. Нашел ее, нашел, кто ее убил, и — Холден прав — он отомстил. Все, что обещал себе, он исполнил. Только это его не спасло.
— Могу я для вас что-то сделать?
Полсекунды Миллер думал, что это сказала Джули. Официантка открыла рот, чтобы повторить вопрос, но он уже покачал головой. Ничего она не может. А если бы и могла, ему это не по карману.
«Ты знал, что это ненадолго, — сказала Джули. — Холден, его команда. Ты знал, что тебе среди них не место. Ты мой».
Короткий всплеск адреналина подстегнул его усталое сердце. Он оглянулся, ища ее взглядом, но Джули исчезла. Его настроенный на вечную борьбу генератор реакций не допускал грез наяву. А все же. «Ты мой!»
Он задумался, сколько из тех, кого он знавал, избрали этот путь. У копов обыкновение глотать пули восходило ко временам, когда человечество еще не выбралось из гравитационного колодца. Вот он тут, как есть, без дома, без друзей, и на руках у него больше крови, чем было за все прежние годы работы. Психолог службы безопасности на Церере, проводивший с ним вступительное собеседование, назвал это суицидальным настроем. Этого полагалось остерегаться, как лобковых вшей или высокого уровня холестерина. Ничего особенного, просто надо поберечься.
Вот он и побережется. Пока. Посмотрит, что будет дальше.
Он встал, поколебался три мгновения и залпом допил свой бурбон.
«Жидкий кураж» — так его называли, и он действовал. Миллер достал свой терминал, ввел запрос на связь и как мог собрался с духом. Он еще не там, а пока он жив, ему нужна работа.
— Сабез нихьт, [36] Пампо, — сказал Диого. На парнишке была рубашка из сетки и модно обрезанные штаны, такие молодежные и уродливые, что в прежней жизни Миллер сразу списал бы его со счетов, решив, что такой юнец действительно ничего не может знать. Теперь он ждал. Если из Диого удалось бы что-нибудь выжать, это сулило бы Миллеру шанс заполучить собственную нору. Молчание затягивалось. Миллер прикусил язык, чтобы не начать упрашивать.
36
Не знаю (жаргонная смесь исп. и нем.).