Пробуждение Рафаэля
Шрифт:
Наставления англичанину, пробирающемуся к своим, подумала она. Предупреждение другим.
— Как удивительно, что листовка сохранилась до сих пор!
Она начала сдирать листовку со стены, но Прокопио мягко потянул её прочь.
— Оставьте, — сказал он. — Эти стены очень непрочны. Да и зачем она вам — кто-то наклеил её здесь много лет назад, заодно с газетами…
Не сумев, как ни старалась, содрать рукописную листовку целиком, Шарлотта покачала головой. В руках у неё оказалась только короткая вертикальная полоска с подобием хайку: дезертиры как вы фашисты притворится достаточно ночи.
Оглядываясь на обрывок, Прокопио мягко сказал:
— Иногда
— Но… как этот листок вообще оказался тут? И что ещё можно найти под этими напластованиями слов?
Он пожал плечами:
— На кухнях в здешних деревнях вы и сейчас найдёте объявления, которые развешивали немцы, предлагая итальянцам выбор между смертью за оказание помощи бежавшим военнопленным из армий союзников или награду в тысячу восемьсот лир за их выдачу — по нынешнему курсу около семисот пятидесяти фунтов. — Он улыбнулся. — Неплохие деньги. У меня самого хранится сувенир — листовка, подпольно распространявшаяся правительством Бадольо, [90] в которой любому итальянцу, который укроет у себя британца или американца, обещалось пять тысяч лир. Очень благоразумно. Взять их скорее означало выжить, нежели умереть.
90
Бадольо Пьетро (1871–1956) — генерал и политический Деятель в период диктатуры Муссолини (1922–1943). Успешно вывел Италию из Второй мировой войны, в сентябре 1943 г. договорившись с государствами антифашистской коалиции о прекращении военных действий.
— В Англии редко можно услышать о боях в Марке, говорят лишь о Риме, Неаполе, Сицилии.
— Знаете холмы к северу от Урбино? Там до сих пор встречаются старые, идеально прямые немецкие дороги, как я говорил вам в первую нашу встречу. Они составляют часть того, что немцы изначально называли линией Гитлера, а потом переименовали в Германскую линию, когда увидели, что проигрывают войну. — Он улыбнулся, но взгляд его оставался серьёзен. — Потому что важно, как вы назовёте что-то, не правда ли, синьора Пентон? А я называю их превосходными, эти немецкие дорога. Как и римляне, германцы были очень основательными…
Шарлотта снова вспомнила предупреждение графа: «человек с дурной репутацией». Однако Прокопио был тогда слишком молод и для traduttore, и для traditore.
— Когда я был мальчишкой, мне было интересно, удастся ли союзникам убрать все мины, заложенные отступавшими наци в стены Урбино. Взорвались не многие, но просто чудо — как и огромная работа, проведённая командами британских сапёров после освобождения, — что город не был уничтожен. Если бы он взлетел на воздух… ну, это был бы настоящий fall delle Muse, который привлёк бы всех осьминожков.
— Настоящий — что?
— Костёр муз.
Какое всё-таки странное смешение представлял этот человек: в одну минуту сущий варвар, а в следующую сыплет литературными аллюзиями!
— Вы имеете в виду Савонаролу, его костёр амбиций? [91]
— Нет, я говорю о том, что случилось на нашем побережье в Анконе. Там загорелся Театр муз, и на огонь всплыли тысячи осьминогов. Тогда анконцы (большие любители полакомиться осьминогами) попрыгали в лодки и вылавливали маленьких осьминожков прямо голыми руками, а потом готовили в белом вине со свёклой, как делают здесь. Мне они больше нравятся просто с оливковым маслом и лимонным соком. А теперь надо дать кролику вернуться в свою нору.
91
Шарлотта говорит о самом
Увидев, что Шарлотта колеблется, он проговорил: «Идёмте немедленно!» Проговорил жёстко и крепко взял её за руку.
— Итак, вы видите, — сказал он, когда они вновь вышли на свет, — что она совершенно довольна тем, как живёт, У неё есть всё необходимое… Кстати, чуть не забыл… — Он достал из кармана два газетных свёртка и положил у церковной двери. — Сыр и шоколад — ей нравится мой домашний шоколад, — и ещё две газеты для стен.
Но Шарлотта никак не могла забыть того, что он сказал ранее; может ли быть, чтобы немая не знала, что война давно кончилась? Эта мысль ужаснула её. Как если бы кто-то в военном Лондоне укрылся в подземном убежище во время блицкрига и так там и остался, страшась смерти, когда весь остальной мир вернулся к жизни.
— Необходимо что-то сделать… Что если она в конце концов окажется не немой? — сказала Шарлотта так тихо, что удивилась, когда Прокопио огромными ручищами развернул её лицом к себе.
— Вы обещали, что будете молчать, если я всё вам покажу! — рявкнул он.
— Да, но… да, обещала, обещаю!
Он отпустил её плечи:
— Не вмешивайтесь, это очень опасно. Здесь Муте ничего не грозит. Мы присматриваем за ней. Но если кто-нибудь хотя бы подумает, что она может говорить, она — труп! Оставьте её в покое!
— Да, оставлю, обещаю, — удалось выдавить Шарлотте. — Но, пожалуйста, не смогли бы вы объяснить? Вы явно знаете что-то о том, кто она, что с ней случилось… Вы сказали, это опасно… Откуда исходит опасность? От кого?
Прокопио яростно крякнул и размашисто зашагал к Джипу. Шарлотта медленно последовала за ним; когда она подошла к машине, он сидел, так сильно сжимая руль, что вены под вздыбившимися чёрными волосами на руках взбухли. Несколько минут они сидели молча, Потом Прокопио поднёс к лицу Шарлотты свои запястья со шрамами.
— Вы думаете, я пытался покончить с собой, так, синьора Пентон? Вы ошибаетесь. Что я пытался, так только рассказать об этом, а не покончить с собой, хотя некоторые называли такую попытку самоубийственной. Я был молодой, слишком рьяный полицейский, которого оставили подыхать. Меня подвесили, как пугало, и оставили подыхать.
— Кто это сделал, синьор Прокопио?
ЧУДО № 25
ИСИДА И ЕЁ ЗНАМЕНИТАЯ ЧЁРНАЯ МАДОННА
Донну задела сухая короткая записка, которую вручила ей консьержка в пансионе «Рафаэлло». Почему Шарлотта не могла позвонить? На кой чёрт было оставлять эту паршивую записочку, такую официальную и такую английскую? Она вышла на узкую мощёную улочку и едва не столкнулась с Паоло, слезавшим со своей фисташково-зелёной «ламбретты». При виде его обрадованной улыбки Донна сразу повеселела.
— Шарлотты нет, — сказала она. — Мы должны были встретиться, но она меня обманула.
Он поцеловал её по разу в каждую щёку, а когда она оторвалась от него, взял ладонями её лицо и долго глядел ей в глаза. Она была уверена, что он хотел поцеловать её в губы. Когда этого не произошло, она сказала:
— И это всё? В чем дело?
Он покачал головой, продолжая смотреть ей в глаза.
— В чем дело, Паоло? — У неё перехватило дыхание, словно он пытался вырвать у неё признание.