Пробуждение Румоко
Шрифт:
легла бы она со мной в постель, если бы того потребовали обстоятельства? Она была права насчет того, что моя работа на "Аквине" закончена. Я собирался "смазать пятки" и позаботиться о кончине Альберта Швейцера в ближайшие двадцать четыре часа.
– Придется тебе все-таки лететь на Шпицберген сегодня, - сказала она.
– Там у нас более подходящая обстановка для допроса.
Как бы уклониться от этого любезного приглашения? М-да...
Словно прочитав мои мысли, она заявила:
–
– Так ты не составишь мне компанию?
– Боюсь, что нет.
– Нет, так нет. В таком случае, нам остается только проститься.
Досадно, что не удалось узнать тебя поближе.
– Не придавай значения моим словам, - улыбнулась она.
– Просто надо же было как-то сбить тебя с толку.
– Не буду. Но я так и останусь твоей неразгаданной тайной.
– Прошу прощения, но мы должны надеть на вас наручники, - сказал мужчина.
– Ну, разумеется.
Я протянул к нему руки, но он возразил почти виновато:
– Нет, сэр. Руки за спину, пожалуйста.
Я выполнил его просьбу, но, поворачиваясь, успел бросить взгляд на "браслеты". Они оказались старомодными - такие штампуют по госзаказу. Если как следует прогнуться назад, можно переступить через цепочку, и тогда руки будут впереди. А там, если у меня будет секунд двадцать...
– Один вопрос, из чистого любопытства, - сказал я.
– Ты выяснила, почему та парочка вломилась ко мне в каюту? Если ответишь, мне не придется мучиться бессонницей.
Кэрол закусила губу - видимо, колебалась. Но все-таки ответила:
– Они из Нью-Сейлема, "пузыря" на континентальном шельфе Северной Америки. Боялись, что "Румоко" расколет их сферу.
– Расколол?
Помолчав, она сказала:
– Не знаю. Нью-Сейлем пока молчит. Мы пытаемся с ним связаться, но помехи...
– Что?!
– У нас нет с ними связи.
– Ты имеешь в виду, что мы, возможно, уничтожили целый город?
– Нет. Ученые говорят, риск был минимальным.
– Ваши ученые, - сказал я.
– Их ученые наверняка были другого мнения.
– Разумеется, - кивнула она.
– Их ученые с самого начала организовали "проекту" обструкцию. Они не верили нам и подсылали диверсантов. Пытались сорвать...
– Как жаль, - пробормотал я.
– Чего жаль?
– Не чего, а кого. Парнишку, которого я усадил под кипяток. Ну, ладно, спасибо. Подробности узнаю из газет. Все, отправляй меня на Шпицберген. Прощай.
– Не сердись, - сказала она.
– Я выполняю свой долг. По-моему, все правильно. Если ты действительно чист, как белый снег или как лебяжий пух, тебя вскоре отпустят. И тогда я не буду против, если ты вспомнишь наш недавний разговор.
Я усмехнулся.
– 35
– Я ведь уже сказал:
– Не надо меня презирать.
– А я и не презираю. Просто я никогда тебе не верил.
Она отвернулась.
– Спокойной ночи, леди. Жаль с вами расставаться, но ничего не поделаешь.
Меня проводили до вертолета. Помогли забраться в салон.
– Она к вам неравнодушна, - заметил человек с пистолетом.
– Вы слишком впечатлительны.
– Если вас отпустят, вы увидитесь с ней?
– Я никогда с ней больше не увижусь, - мрачно ответил я.
– И с вами тоже.
Человек с пистолетом усадил меня на заднее сиденье. Потом он и его приятель заняли места у иллюминаторов и велели пилоту взлетать.
Затарахтел мотор, и мы взмыли в небо. Румоко внизу рыкнул и плюнул в небо огнем.
Ева, прости меня. Я не знал. Даже не подозревал, что такое может случиться.
– Нас предупредили, что вы опасны, - сказал человек с пистолетом.
– Прошу не делать резких движений.
"Ave, atque, avatque", - простучало в моем сердце.
"Двадцать четыре часа", - мысленно напомнил я Швейцеру.
Забрав у Уэлша свой заработок, я возвратился на "Протей" и дней на десять зарылся в книги по дзен-буддизму. К желанному успокоению это не привело, поэтому я отправился к Биллу Меллингсу и напился в стельку. Протрезвев, я с помощью его передатчика окончательно ликвидировал Альберта Швейцера. Биллу я наплел с три короба о красотке с огромными грудями.
Потом мы отправились на рыбалку. Это заняло две недели. В то время меня вообще не существовало на свете. Я стер Альберта Швейцера с лица земли. И я часто ловил себя на том, что не хочу больше жить.
Когда ты убиваешь человека - пусть даже в безвыходной ситуации - в душе остается ожог, постоянно напоминающий о ценности человеческой жизни.
Это произошло медленно и бесшумно. Есть на свете вирус, о котором многие и слыхом не слыхивали, но к которому я выработал иммунитет. Я сдвинул камень в перстне и выпустил вирус на волю. Только и всего. Я так и не узнал имен конвоиров и пилота. Даже не разглядел толком их лиц.
Вирус убил их за две минуты. Чтобы избавиться от наручников, мне потребовалось меньше двадцати секунд.
Я посадил вертолет у берега, искалечив его и растянув сухожилие у себя на запястье. Выбрался на сушу и пошел прочь.
Охранники и летчик выглядели так, будто их поразил инфаркт миокарда или артериосклероз мозга.
Обстоятельства требовали, чтобы я поглубже спрятался "в тень". Свое собственное существование я ценил чуточку выше, чем существование тех, кто брал на себя смелость причинять мне хлопоты. Но это отнюдь не означает, что мне не было невыразимо тошно.