Пробуждение сердца

Брэнтли Пейдж

Почти четыре года Санча провела при дворе короля Ричарда, но их, фрейлин, держали в большой строгости. Ей едва исполнилось двенадцать, когда она, еще по сути ребенок, стала фрейлиной. Тогда маленькая Изабелла была в еще более нежном возрасте, и Ричард особо указал, чтобы его королеву-девочку всеми силами оберегали от грубой реальности. Конечно же, Санча, Алина и Мари, как свойственно всем девочкам в этом возрасте, часто шептались, хихикая, о тех таинственных вещах, что происходят за дверями спален. Тем не менее она совершенно не предполагала, что действительность может

оказаться и разочаровывающей, и отвратительной. Кое о чем она, конечно, догадывалась, но это было то полузнание, та бросавшая в дрожь неопределенность, боязнь знакомства с вещами, которые ей представлялись лишь смутно, заставлявшие рисовать в воображении картины одну ужаснее другой. Ей доводилось слышать кошмарные истории о мужчинах, дурно обращавшихся с девушками. И теперь, когда дамы вдруг покинули ее, оставив лежать нагой и беззащитной в постели, страх парализовал ее.

Тем временем в зале мужчины окружили Хью и наперебой потчевали фривольными историями и советами, не уставая наполнять его кубок вином. Наконец веселая компания повела его в покои новобрачных. Когда они подошли к дверям, на нем уже не было парчового камзола, снятого с него услужливыми руками, а льняная рубаха была распахнута до пояса.

– На твоем месте я бы, ложась в постель, не снимал шпоры! – крикнул кто-то.

Долговязый, с длинным носом молодой дворянин послал слугу стянуть с конюшни уздечку, а потом подошел, позванивая ею, и протянул Хью.

– Надень это на нее, – сказал он, сопровождая свои слова грубым смехом. – Что дальше делать, ты знаешь!

Они гурьбой ввалились в покои и повели Хью по короткому коридору – расположение комнат везде в замке было одинаковым. Перед дверью спальни буйная компания встретила группу шепчущихся и хихикающих дам.

Хью подвели к двери и втолкнули внутрь.

9

Он захлопнул дверь и щелкнул задвижкой. Из коридора по-прежнему доносились, хотя и приглушенно, смех и шутки.

Взглянув на кровать, Хью увидел свою жену во всем очаровании девственной наготы. Дамы не только сняли с нее всю одежду, но сдернули с постели и покрывало с одеялом, так что ей нечем было прикрыться. Единственное, чем она могла защититься от нескромных глаз, были ее тонкие руки. Она сидела посреди постели, съежившись и поджав под себя ноги, потупив глаза и стараясь казаться как можно незаметней.

Услышав, как щелкнула задвижка на двери спальни, она вскинула голову; в ее взгляде были одновременно паника и презрение.

Хью молча стоял у двери и, тупо набычась, смотрел на нее сквозь пелену хмеля. Он не только чувствовал себя невероятно глупо, но ему еще и было стыдно за себя и за нее. Прошло несколько мгновений, прежде чем он понял, что все еще держит в руках кубок. Он оглянулся, ища, куда его поставить.

Ее одежда, брошенная небрежной рукой, валялась на низком длинном сундуке, прикрепленном к стене и служившем одновременно скамьей. Сапфировое платье цвета вечереющего неба, расшитое бриллиантами, мерцало в свете свечей. Хью поставил кубок на край сундука и заметил на полу под ногами

сорочку из тончайшего шелка.

Он нагнулся, подобрал ее, легкую, как шепот, подошел к кровати и протянул Санче. Она судорожным движением протянула руку и выхватила ее; глазам Хью на миг открылась маленькая округлая грудь.

Хью отвернулся. Он слышал позади себя торопливый шорох, представлял белую арку ее рук в тот момент, когда она надевает сорочку через голову, маленькую округлую грудь. Его бросило в жар, и Хью с трудом подавил в себе желание обернуться. Он расстегнул и снял с себя красивый серебряный пояс с висящим на нем парадным кинжалом, отделанным драгоценными камнями, и отложил в сторону. Потом взял одеяло, подумал и прихватил подушку.

Когда он наконец повернулся к ней, Санча уже была в сорочке и смотрела на него широко раскрытыми глазами, словно муж был диким зверем и готовился растерзать ее. Глаза ее были черны как ночь и подернуты влагой.

Их взгляды встретились, но в тот же миг она отвернулась, и густые черные ресницы опустились, скрыв от него ее глаза. Хью медленно приблизился к кровати, положил покрывало в изножье, а подушку швырнул к резному изголовью. Потом сел, и кровать скрипнула под его тяжестью.

– Ты понимаешь, что теперь мы муж и жена? – спросил он.

Санча, избегая его взгляда, уставилась в одну точку где-то в углу кровати. Она отрицательно замотала головой; густые черные волосы упали ей на лицо, словно завеса.

– Не хочу я никакого мужа, – сказала она тонким, жалобным голосом.

Хью уныло вздохнул и, отвернувшись, принялся стаскивать башмаки. Не успел он повернуться к ней спиной, как почувствовал, что она схватила и потянула к себе одеяло, а оглянувшись, увидел, что она укрылась с головой. Он ничего не сказал, встал и резким движением стянул с себя рубаху и небрежно швырнул на складной стул возле кровати.

Он стоял неподвижно – лишь грудь его высоко вздымалась – и смотрел на жалкий маленький комочек под одеялом. Тишину нарушало только его глубокое ровное дыхание.

– Сколько тебе лет? – наконец спросил он. Хью не знал этого, никто не сказал ему, но полагал, что ей не более шестнадцати или семнадцати, а может, и того меньше.

Ответом было долгое, напряженное молчание. Вдруг под одеялом раздались всхлипывания, переросшие в бурные рыдания. Это были не обычные слезы, каких можно было ожидать от перенервничавшей перед свадьбой, утомленной суетой девушки, но отчаянный плач, вопль истерзанной души.

Когда Хью пришел в себя от неожиданности, он растянулся рядом с ней на кровати, опершись на локоть, и стал успокаивать ее, обращаясь туда, где под пуховым одеялом должна была быть ее голова.

– Ш-ш, – тихо приговаривал он, едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, живо представляя себе, что в коридоре, должно быть, думают, будто он истязает ее. – Незачем плакать. Никто не собирается делать тебе ничего плохого. – Голова у него кружилась от непомерного количества вина, что он выпил за день. Но чем больше Хью старался успокоить ее, уверить, что бояться нечего, тем горше она рыдала.