Пробуждение
Шрифт:
— Что-нибудь видишь, Колетт? — спросил седой.
Девочка слегка нахмурилась, потом покачала головой.
— Колетт у нас медиум. Если она постарается, то увидит все, что угодно. От нее ничто не скроется.
— Ты ее не убивал, — прошептала Колетт. — Ты этого не делал!
— Вам это что-нибудь говорит? — спросил седой у Ната.
— Нет, — честно ответил он.
Руки девочки скользнули по его груди и поднялись к лицу.
— Закройте глаза, — велел седой.
Нат подчинился. Сухие, словно крабьи клешни, пальцы коснулись его кожи, и
— Мэри, — сказала девочка отчетливо.
Нат почувствовал, как у него на голове шевелятся волосы.
— Что — Мэри? — прохрипел он каким-то не своим голосом.
— Она говорит, что сожалеет…
— О чем?
— Мне очень жаль, Нат…
— Еще! Что еще она говорит?!
Колетт убрала руки и пожала плечиками, словно ей вдруг стало невероятно скучно. Ее мутно-белые, как кварц, глаза снова начали блуждать по комнате.
— Вам придется рассказать нам все без утайки, — сказал седой назидательным тоном. — Иначе вам будет нелегко выжить в этом мире. Кто вы такой и как оказались за рулем чужой машины?
— Но я же рассказываю! И вам, и всем!.. Я лечился в специальной лаборатории «Икор корпорейшн». Федеральное агентство бактериологической безопасности силой вломилось в здание и поместило меня в свой карантин, чтобы убедиться, что я не инфицирован. Если вы доставите меня обратно в «Икор», я позабочусь, чтобы вы получили достаточно лекарств для ваших больных и…
Седой расхохотался.
— Вы… вы действительно считаете, что «Икор» — это государство в государстве — согласится помогать нам?
— У вашей девочки и вправду есть способности, — сказал Нат, кивком указывая на скрючившуюся в кресле Колетт. — Я бы сказал — у нее особый дар. Мэри… Так звали мою жену. Но она умерла. Давно.
Седой наклонился вперед и, уткнувшись Нату в подбородок желтым кривым ногтем, заставил поднять голову.
— Разумеется, у Колетт есть дар! — прошипел он, обдав Ната брызгами слюны и дурным запахом. — За кого ты нас принимаешь? За каких-нибудь фокусников? Шарлатанов?!
— Вовсе нет. Просто мне любопытно, как вы оказались в месте, подобном этому…
— Что ты имеешь в виду? Это? — Он широким жестом обвел внутренность салона. — Это же просто дворец!
— Ваш дом — возможно, но я имею в виду остальную долину. Жизнь здесь довольно-таки трудна. Особенно для Колетт.
— У некоторых из нас нет выбора.
— Почему?
— Власти предпочитают избавляться от тех, кто с ними не согласен. Нас просто выдавливают в резервации, в нежилые районы. В конце концов это дешевле, чем содержать нас в тюрьмах.
— Хорошо, поставим вопрос иначе. Почему вы оказались здесь?
— Я — юрист, — сказал седой. Он явно гордился собой. — И я — один из немногих, кто сохранил уважение к конституции. В Вашингтоне делают вид, будто ее не существует. Для многих это просто досадная помеха, свод устаревших законов, который
За перегородкой в глубине салона послышался шум, потом в дверь ворвался какой-то человек.
— Я кое-что нашел! — взволнованно проговорил он. — Номер, который он дал, действительно принадлежал доктору Натаниэлю Шихэйну, застреленному в Лос-Анджелесе в 2006 году. И жил он именно в Венисе, на Гран-канал, номер 2521!
Седой насупился и стал чернее тучи.
— Кто ты такой? — резко спросил он. — Почему ты присвоил себе имя давно умершего человека? Как тебе только могло прийти в голову, что я не в состоянии разоблачить обман?!
И тут до Ната наконец-то дошло. Все. Полностью. Он вспомнил выстрел. Вспомнил мальчишку-мексиканца с револьвером в руке. Вспомнил сноп огня, ударивший его в грудь. Словно наяву, он вновь почувствовал, как воздух покидает легкие, испытал внезапную слабость и легкое удивление, пришедшее к нему, когда он понял, что жизнь подошла к концу. Лежа на земле, он смотрел снизу вверх на людей вокруг и все пытался встать на ноги, но не мог даже пошевелиться и знал, что уже никогда не сможет подняться.
Все это обрушилось на него сразу, в одно короткое мгновение, и он не выдержал. Бросив один короткий взгляд на старика и слепую девочку, Нат повалился как подкошенный. Сознание он потерял еще до того, как ударился головой об пол.
Его несли назад к «боингу». Перл держала Ната за ногу, еще двое субъектов тащили все остальное. Собачий поводок, все еще пристегнутый к ошейнику, волочился в пыли.
— Н-ничего… — прошептал Нат запекшимися губами. — Я могу идти…
Носильщики уронили его в пыль.
— Ты совершил большую глупость, — сказала Перл. — Он хотел тебе помочь, но ты соврал…
И снова Нат с особенной остротой почувствовал, что вне «Икора» его жизнь гроша ломаного не стоит. Здесь, в лагере, нет ни систем безопасности и охраны, ни врачей, ни сложного медицинского оборудования, которое регистрировало и записывало поведение каждой клеточки его тела. А самое худшее заключалось в том, что у него нет и надежды на перемену к лучшему. Пусть даже он расскажет им свою историю — обитатели лагеря решат, что он псих, если повезет. В худшем же случае его сочтут чудовищем, монстром, а публика в лагере собралась отчаянная. Если эти люди узнают, кто он такой и что собой представляет, они могут расправиться с ним — убить или продать какой-нибудь злонамеренной банде.