Проценты кровью
Шрифт:
Сашок оказался совсем юным. У него были длинные волосы, и сзади он походил на девушку. Подойдя к Руслану, молодой человек протянул ему деньги.
– Десять процентов в день, – предупредил он Ходжаева и пошел назад.
– Такой сопляк с такими бабками?! – удивилась Зоя.
– Он ими игроков снабжает, – пояснил чеченец, отдавая буфетчице доллары. – Завтра днем я в Питер еду. Если твой друг хочет, пусть позвонит утром, договоримся о встрече. Хорошие вещи я люблю.
– Ты где был? – спросила Нателла, когда Руслан сидел после спектакля в ее гримерной, горящими глазами
– Когда, моя красавица? – в свою очередь спросил чеченец.
– В начале второго действия. Что думаешь, я со сцены не вижу? Тебя минут двадцать не было! – Руслан подошел к Нателле и попытался ее обнять. – Не смей меня лапать! Иди к той, которую лапал во время второго действия! – зло сказала Проскурина, отпихивая поклонника.
– Красавица моя, персик мой, сладкая моя! За подарком для моей богини задержался, – оправдывался чеченец.
– Что еще за подарок? – спросила актриса более миролюбивым тоном.
– Царская вещь, мой цветочек. Увидишь – не оторвешься, – пообещал Ходжаев.
– Врешь, покажи, – перебила Проскурина, сбрасывая с себя остатки театрального костюма.
– Дома покажу. Хочу, чтобы ты меня за этот подарок сильно любила. Так сильно любила, чтобы я устал.
– Размечтался, – усмехнулась Нателла, влезая в узкие джинсы.
– Когда мой подарок увидишь, не будешь такие обидные слова говорить, – сказал Ходжаев, жадно взирая на обнаженную грудку своей возлюбленной.
– Нечего пялиться, застегни лучше.
Проскурина надела бюстгальтер и повернулась к поклоннику спиной. Руслан взял Нателлу за плечи, поцеловал в шейку и осторожно зацепил крючки на спине.
– Жрать хочу, – сказала Проскурина, когда они спустились вниз.
– Салями дома есть, икра черная есть, зелень есть, – сообщил Руслан, открывая перед актрисой дверцу своего «Мерседеса».
– Надоело. Супа хочу, – капризно потребовала Проскурина.
– Где же я тебе, моя царица, в такое время суп возьму? Хочешь, шашлык горячий у Арно покушаем?
– Охота была с твоими бандюками дым нюхать! – сморщилась Нателла. – Я спектакль отпахала и отдохнуть должна.
Руслан завел двигатель и с визгом взял с места. Белый «Мерседес» полетел по ночному городу. Притормозив возле перекрестка, Ходжаев взял телефон и набрал номер:
– Арно, будь другом, пришли мне домой две порции по-карски. Только чтобы барашек горячий и не жирный. Ну сам знаешь, что тебе говорить…
– Где твой подарок? – устало спросила Проскурина, сбрасывая пальто на руки чеченца.
– Ты в комнату войди, свет зажги и глаза закрой, – попросил Руслан медовым голосом.
Проскурина вошла в гостиную с вычурной золоченой мебелью, встала возле зеркала и капризно надула губки. Ходжаев, крадучись, подошел к актрисе и, взяв ее ручку в свою, положил на ладонь брошку:
– Смотри, царица!
Нателла уставилась на вещицу. Она не была приучена к дорогим ювелирным украшениям и потому сразу не поняла, что получила.
– Это что, брошечка?
– Это, моя красавица, царская вещь. Я за нее десять тысяч зеленых выложил. За эти деньги приличный «мерс» можно купить.
– Настоящий бриллиант? –
– Настоящий. Карат шесть, и рубины по полкарата. Редкая вещь, – причмокнул языком Руслан.
– Русланчик, ты чудо! Ой, как здорово! Ленка с Инкой от зависти сдохнут.
– Сдохнут, моя царица. Пошли скорей в спальню, я так тебя хочу, что плавки могут лопнуть. Думаешь, легко горячему мужчине смотреть, как такая красавица раздевается-одевается? Горячий мужчина может от желания умереть, – пожаловался чеченец.
– Ладно, черт с тобой, только сам меня разденешь, у меня сил нет, – сказала Нателла и широко зевнула, – И завтра рано не буди. Дай перед гастролями выспаться. В Питере публика тяжелая.
Когда Руслан, осыпая поцелуями сонную примадонну, стаскивал с нее джинсы, в дверь позвонили.
– Кто там еще?! – обозлился чеченец и выругался на родном языке.
Он с трудом оторвался от своего дела и пошел открывать. В дверях стоял Арно и держал в руках корзину с шашлыком.
– Спасибо, друг. Прости, у меня женщина, я тебя не приглашаю.
Арно подмигнул Руслану и, получив деньги, скрылся за дверью. Когда чеченец вернулся в спальню, его возлюбленная крепко спала.
Рано утром зазвонил мобильный. Ходжаев с трудом открыл глаза и включил трубку.
– Я от Зои, врубился?
– От кого? – Мозги Руслана еще спали.
– От Куропаткиной, – пояснили в трубке недовольным голосом.
– Да, врубился, – проснулся чеченец, и они договорились о встрече.
Сперва Ерожин отнесся к помещению своего нового офиса без особого энтузиазма. Чувство собственности у подполковника если и имелось, то было настолько далеко запрятано в глубинах сознания, что наружу почти не пробивалось. И вдруг неожиданно для себя Петр Григорьевич заволновался. Он как ребенок представлял себе бюро уже после ремонта. Перед глазами вставал белый кабинет с темной солидной мебелью, кожаными креслами, шкафами для папок и книг. Отдельно за небольшим рабочим столиком с компьютером – место секретаря. Секретарь представлялся Еро-жину в образе улыбающейся Нади. Вот она несет ему кофе, беседует с клиентами. Но тут радужные видения неожиданно прекращались. Клиентами могут оказаться красивые молодые мужики, а он отсутствует… Нет, пожалуй, Наде лучше оставаться дома, а на должность секретаря найдется немало других работящих девушек. Например таких, как Мухобад…
Мечтать об офисе было приятно, но зарплату Петр Григорьевич пока получал в фонде. Оставив Надю в воскресное утро одну, Ерожин решил навестить Севу Кроткина. Скопилось множество вопросов, и новоявленный предприниматель нуждался в совете. После операций директор фонда зализывал раны в реабилитационном центре. Санаторий находился в Кубинке, невдалеке от подмосковного городка Одинцово. Подполковник мог взять жену с собой, но он думал, что молодой женщине надо дать время переварить все, что она услыхала от него за вчерашним ужином. Теперь Надя знала своих покойных родителей в лицо. Правда, лишь по фотографиям. Но другой возможности у Нади все равно не оставалось.