Продавец басен
Шрифт:
Но в целом нельзя сказать, что мы тут особенно веселились, над нами обоими висел пока еще далекий, но все же весьма ощутимый ужас перед будущим. Кредит Акимыча только обрастал процентами, а мои доходы — пусть и куда более значительные, и близко не покрывали медицинские счета. Я так и не посвятил Акимыча в свои обстоятельства — но он, кажется, и сам о чем-то догадывался, судя по тому, как он деликатно обходил тему моей жизни в реале.
Рыбы и прочего водяного барахла я теперь мог наловить иногда и на двести золотых в сутки, но неизбежное этим лишь слегка откладывалось. Аренду дома решил продлить еще на месяц — теперь
— И тогда Ирени, горничная, и говорит «А ваши панталоны, сударыня, можете снять с флюгера дома напротив!»
— А что Баро?
— А что Баро! Баро давно съел обеих уток!
Сегодня я как раз навещал квартал Всякой Всячины, но не с целью полюбоваться вживую на персонажей историй Акимыча. Роясь накануне в сундучке своей комнаты, я нашел засунутый туда сломанный хронометр, тот самый, из желудка акулы, и решил на всякий случай выяснить — нельзя ли часы очень дешево починить, а потом, например, очень дорого продать? Пятьсот золотых за хороший серебряный хронометр на аукционе только так давали. А этот по виду мог быть и золотым — просто пребывание в акуле не слишком пошло ему на пользу.
На карте Мантиса ближайшая к дому часовая мастерская располагалась как раз в этом квартале маленьких лавок, магазинчиков, лапшичных, блинчиковых и закусочных -и я еле сориентировался в этих тесных закоулках, но наконец увидел номер дома — «15», причем номер был написан на табличке, которая была чуть ли не шире фасада здания — реально в шаг длиной домик, если широкий шаг, правда. Боком я кое-как протиснулся в узкую дверь и уставился на тридцать четвертую. Это точно была она. Сейчас, правда, не в том черном платье, а чем-то таком зеленом и сером и ужасно деловом. И уровень у нее я теперь видел. Сто второй. Хороший такой уровень.
Тридцать четвертая выжидательно вскинула на меня свои серые круглые очи.
— Привет, — сказал я. — ты теперь часы чинишь?
Тридцать четвертая все так же продолжала молча смотреть на меня.
— Ты меня, наверное, не помнишь… — начал было я.
— До сих пор мне на память жаловаться не приходилось.
— А… так ты часовщик теперь?
— Нет.
Я огляделся. Лавка была заставлена колбами и пробирками с разного цвета жидкостями и порошками.
— А на карте написано, что здесь — часовая мастерская.
— Старая карта, я уже полгода владею этим предприятием.
Я попытался повернуться, и предприятие угрожающие зазвенело пузырьками.
— Прежде, чем ты все здесь перебьешь, сообщаю, что за разбитое здесь платят, как за купленное.
— А куда часовщик отсюда переехал, не знаешь?
— Без понятия.
— Слушай, — набрался я смелости, — понимаю, что ты очень таинственная, но можно тебя каким-нибудь именем называть? А то твой ник прочитать нельзя, а звать тебя тридцать четвертой — как-то невежливо. Может, я захочу
— Когда ты захочешь купить себе средство, облегчающее роды, можешь называть меня Евой.
— Тебя так зовут?
— Меня зовут Малгожата, но я догадываюсь, как это будет звучать в твоем исполнении.
— Так как тебя зовут? Ева или Магла…можата?
— Ева-Малгожата. И если мы закончили эту увлекательную беседу, то я хотела бы вернуться к своим делам.
На прилавке перед Евой лежала раскрытая тетрадь, рядом — письменный прибор.
— Ты дневник пишешь?
— Ну разумеется. И сейчас добавлю в него пару особо захватывающих страниц. Ты покупать что-нибудь собираешься? Нет? Тогда доброго дня и, будь ласка, закрой за собой дверь.
Что мне импонировало в тридцать четвертой, то есть, в Еве, так это то, что я совершенно точно не вызываю у нее личной неприязни. Кажется, ей в принципе не нравились люди, вне зависимости от того, являются ли эти люди мною или нет.
— Слушай, — сказал Акимыч, разливая чай. — А этот портье, с которым ты все время переписываешься, он хороший чувак вообще?
— Лукась? На первый взгляд он довольно угрюмый и на все обиженный, да и на второй, в общем, тоже, но в целом да, Лукась — хороший чувак. Мне так кажется. А что?
— Наш Митрадо уезжает через пару недель, нужен второй сменщик, сегодня услышал, что хозяева ищут портье — ну, и сказал, что у меня есть отличный кандидат, мой хороший друг — они готовы предложить ему место.
— Ты ж его даже не видел никогда.
— Ну и что, ты-то видел, а я тебе доверяю. Напиши ему, что есть вакансия, а жить в свободное от дежурства время можно у нас.
Я не был так уж уверен, что жажду заселить весь дом лукасями — у этого хорошего чувака были свои слабости, например, привычка при малейших признаках сырости надевать под рубашку шерстяной пояс, пропитанный чесночной настойкой.
Но я все же сел и написал то, что просил Акимыч. И уже через десять минут получил ответ.
«Еду!»
Глава 3
А на следующий день я получил малахитовый квест. Дело было так — после целого дня исключительно неудачной рыбалки (шла все какая-то мелочь, причем самая завалящая- плотва, подлещики, ерши да карасики), я извлек из воды розовую раковину, похожую на ладошку младенца. Вскрыл ее — и с прискорбием обнаружил в нежных складках моллюска самую обычную маленькую белую жемчужинку, точь-в-точь такую, какую можно вынуть из простых черных перловиц. Потом смотрю: а она определяется как «очень белая жемчужина» и сноска еще «расспросите о ней знающих людей».
Попробовал было хозяина рыбной лавки порасспрашивать, но он смотрел на меня, как баран на новые ворота. Что было, в общем, ожидаемо, с чего бы торговец рыбой должен разбираться в драгоценностях? И как только я это подумал, тут же почувствовал себя идиотом — и решительно направил свои стопы в Золотой квартал, где самые дорогие магазины и ювелирные лавки находятся. Человек пять ювелиров по очереди пожали плечами, покачали головой и развели руками, прежде чем шестой решительно направил меня к главе ювелирной гильдии, господину Томешу.