Продавец Сангэ
Шрифт:
– Вы не делаете это бесплатно.
Бесплатно не делаем. Мы вообще ничего не делаем без контроля государства. Это противозаконно и неправильно. Да и зарплату никто не отменял, жить тоже на что-то надо. И вообще не ругал он меня, а констатировал факт. И пусть я не всегда понимаю, смысл сказанного, как показывает жизнь, он потом доходит до меня. Я же приехала за советом, стоит ли мне ехать в Москву или нет.
– Глупо ценить золото, ведь самое ценное – это Учение.
– Как будто это помогает изменить мир, – проворчала я, понимая, что веду себя неблагодарно, но все равно
Он посмотрел на меня, едва заметно вздохнул, наверное, подумав, что я безнадежна, его губы дрогнули в легкой улыбке.
– Иногда, басалган, достаточно всего лишь одной молитвы.
Ну да, ну да, хорошо сидеть в стенах дацана и говорить об этом. И все же я покорно склонилась в поклоне, получила его благословение, поклонилась Янжиме, а затем собралась обратно. Вот мне и ответ. Можно съездить, но не стоит браться за предложение и переезд.
Отец вышел проводить до ворот дацана, неспешно шагая по мощеной плитке, не обращая внимания на вьющихся под ногами собак, коих при любом дацане водится множество.
– Я вернусь? – обернувшись, спросила я, решив на всякий случай уточнить.
– Вернешься, – он погладил меня по плечу ласково, с любовью. – Без мужа. Не забывай искать Прибежища в Трех драгоценностях. Сохраняй бдительность.
Уже у машины он сунул руку в свой кашае и достал оттуда крошечный мешочек. В таких часто носят санг для благовоний.
– Подарок, – он протянул.
Глядя на него, я взяла. От отца принимают с благодарностью. Внутри оказался кулон.
В золотой тончайшей оправе сантиметровый шарик из материала, похожего на белый полупрозрачный нефрит с золотыми вкраплениями. Я вздрогнула. Отец редко что дарил мне в детстве, да и вообще.
– Что это? – спросила, разглядывая выцветшую печать на потертой ткани. Вертикальные символы золотом. Квадрат. Круг. Крест. Снова повтор. Квадрат. Круг. Крест.
– Ключ к успеху, – произнес он, впервые на моей памяти неожиданно усмехнувшись. – Талисман.
– Спасибо, – я немного смутилась такому знаку внимания.
Пару секунд я обдумывала услышанное, затем тряхнула головой и, сев в машину, завела мотор. Я двинулась в обратный путь, зная, что отец еще некоторое время будет стоять у ворот и читать защитную мантру.
Через несколько дней, отдохнув с дороги, я вошла в московскую операционную и поздоровалась с присутствующими людьми. Трое мужчин высокого роста, одна женщина. Донор, молодая дама, пожертвовала часть печени своему партнеру. Пересадка. Мы трудились не покладая рук восемь часов, когда новая печень заработала в реципиенте, пусть и не сразу. В раздевалке телефон показал пятнадцать пропущенных от мужа. Обессиленная, я ответила сообщением.
Следующий звонок был от Плацида.
– Мои поздравления. Все прошло отлично. Милена, мистер Брицкриг просит задержаться вас еще на день, для собеседования. Если вы друг друга устроите, то готовьтесь обдумать переезд в Лондон. Безусловно, предоставление жилья и помощь в оформлении рабочей
Лондон???
Лондон!
Не Москва?
Несколько секунд я так и оставалась стоять посреди гостиничного номера, сжимая сотовый. Предложение казалось волшебным (так только в кино и бывает). С другой стороны, мной уже принято решение. Все, что я хотела, сделано. Человек прооперирован. Профессиональное эго удовлетворенно. Вероятно, наступило время позвонить мужу. Я набрала номер.
– Ты серьезно?! – даже сквозь телефонный голос я видела, как он сияет, как ждал этого. – Мил, уму непостижимо! Такой шанс! Просто супер, ты не представляешь, как я горжусь тобой! Вот не думал, что тебе будет так фартить. Ты везучая писечка!
От последней фразы передернуло. Любит он это выражение.
– Семь тысяч евро, это сколько в фунтах? – он зашуршал в сотовый. – А ты про налоги узнала, это до или после вычета? Если у дома будет сад или терраса, будет офигенно. Надеюсь, в раковинах не будет двух отдельных кранов. Я слышал, что в английских домах это не редкость. Представляешь – отдельно с холодной, отдельно с кипятком. Чумаааа! Ты че молчишь, устала что ли?
– Ужасно. Спать хочу, – солгала я, представляя, что будет дальше.
– Ну так че? Ты же ничего и не рассказала толком. Ты согласилась? – в его голосе слышалось опасение. – Нет что ли?! Милена! Ты не согласилась?!
– Это вообще-то моя карьера.
– А это вообще-то наша жизнь! – психанул он в трубку. – Твоя и моя. Ты о нас думала? Что тебе, Курумканскому жопу вылизывать? До конца дней на подхвате ассистентом впахивать за копейки?
– Андрей!
– Международный опыт, Мил, международный! Ты дура, если отказываешься от таких сумасшедших возможностей. Надо было ехать с тобой. Ты все испортишь!
Я и сама разозлилась, отвернулась, опустив руку. Но все же не отключила звонок. Набрала полные легкие воздуха.
– Андрей, я не уверена, что мы там будет счастливы. Я не хочу этого, понимаешь?
– А здесь счастливы, Мил? А? Я три года кручу баранку. Нет денег ни на что. Только на пожрать, да на бензин. Хоть крыша над головой есть, спасибо государству.
– А там что ты планируешь делать? – спросила я, кусая губы, сжимая пальцы рук. Как же все бывает сложно.
– Пойду учиться на фармацевта, выучу язык. Но ты, ты! Сама лишаешь нас этого. Я устал слушать, как здесь будет хорошо. Что хорошего? Что? Твой отец? Байкал? Одни китайцы кругом. У тебя в голове сидит программа нищеты, Мил, я сто раз тебе говорил. Не меньше. Услышь меня, наконец.
Я замолчала, сгорбилась, втянула голову в плечи, сжала губы в струну, чувствуя, как распирает от обиды, но продолжая слушать. Только на кровать села.
– Знаешь, я могу понять, если бы у нас были дети. Дети, чертовы дети, Мил! Но их нет. И если ты хочешь сделать трансплантацию, то лучшего шанса быть не может. Здесь, здесь не будет ни-че-го! Я хочу детей, хочу от тебя. Понимаешь? Нельзя отказываться.
Я молчала, чувствуя, как слезы душат, возмущение свинцует горло. Наверняка, он не хотел меня обидеть. Андрей порой как ребенок. Скажет, не подумав, а потом сожалеет.