Продай меня, если сможешь...
Шрифт:
Папа купил машину Жигули «шестерку». Впереди мой первый класс, поэтому сегодня важный день. Я его очень ждала. Мы едем на рынок покупать школьную форму, рюкзак и тетради. Сестра, как бывалая второклашка, даёт советы.
– Смотри, чтобы лямки были широкие, а «спина» твёрдая. А то зимой не покатаешься с горки.
– Да ну… Я красный с Барби хочу. Как у Машки.
– И ручку со стеркой проси. Мне тогда вторую купят.
Стоим с ней у окна и любуемся на новую машину. В комнату заходит папа.
– А ну-ка, «караван любви», быстро выходим. Мама
Отец горд, но водит ещё неуверенно, слегка напряжен.
Брезентовые павильоны, картонки, бесконечные латки, и вот, я счастливая обладательница красного рюкзака, костюма «тройка», заветных чёрных лакированных туфелек на каблучке и пары ароматизированных ластиков «со вкусом жвачки».
На асфальте появляются первые тёплые капли дождя.
– Ну хорошо, что все тебе купить успели. Правда, пиджак мне не выбрали.- вздыхает мама.
Небо быстро затягивают тучи и начинается ливень. Крупные капли лупят в лобовое стекло. Дворники перестают справляться. Рядом сверкает молния и оглушительно раскатывается по округе.
– Ничего не видно.
– напряжённо говорит отец, сбрасывая скорость.
В какой-то момент, я понимаю, что машина не слушается. Ее несет. Меня ослепляет резкий свет фар, и я сильно бьюсь затылком об твёрдый пластик. От визга Марго закладывает уши, пока нас переворачивает два раза и останавливает кака-то сила. Воспринимаю мир, как в замедленной съемке, чувствуя тупую боль в голове…
Какой-то мужчина вытаскивает меня из машины первой. В кольцо обступают люди, что-то причитают женщины…
***
Из коридора доносится запах хлорки и запеканки. В детском интернате я неделю. Буду здесь, пока родители и сестра в больнице. У всех переломы конечностей, только у меня лёгкое сотрясение. Говорят, что ещё недели три придётся потерпеть, и их выпишут. Вначале было страшно, но мне повезло. Ничего общего с газетными ужасами жизни детских социальных учреждений мой «новый дом» не имел. Детей было немного. Мальчики и девочки разных возрастов от четырёх до пятнадцати лет. Пока я лежала, накрывшись одеялом, первые два дня ко мне приходили местные воспитанники, оставляя на тумбочке заколки, цветные стеклышки, крышки от газировки и прочие детские «сокровища».
На третье утро с меня вероломно стащила одеяло светловолосая девчонка, когда остальных в спальне уже не было.
– Доброе утро! Что? Так и будешь теперь лежать?
– Отстань, пожалуйста.
– Э нет. Думаешь, что такая одна тут? Да ты дома будешь через месяц, а я раз в пол года сбегаю и отсиживаюсь у местных, чтобы в детский дом не перевели.
– присаживается на кровать.
– Я Лиля. Тебя как зовут?
– Катя. А тебя не ругают за побеги?
– Да все всё знают. Закрывают глаза просто. Директор - классная тётка. У нас вроде как санаторий тут перед детским домом. Передержка. Откармливают, лечат, психологическую помощь оказывают, а дальше кто-то домой, а кто-то держится, как может.
– У тебя совсем никого?
– я никогда не встречала раньше таких детей.
– Ребята. Воспитатель.
– улыбается Лиля.
В первый класс я пошла в интернате. Директор раз в неделю ходила со мной в больницу к родителям и сестре. В одно из посещений я узнала, что у папы началось заражение крови. Врачи что-то не досмотрели…и через два месяца в родную квартиру мы вернулись втроем. Я, мама и Марго.
***
– Катюш, милая! Ты чего на бордюре сидишь?
– голос Сергея возвращает из воспоминаний. Меня слегка потряхивает.
– Испугалась? Живы там все.
– обнимает и отходит, чтобы ответить на звонок.
Садимся в машину. В молчании доезжаем до аэропорта.
Сергей 8.
Два молодых пьяных идиота решили погонять. Родительские «мерины» в дребезги. Сами хоть целы, слава Богу. Одному из них семнадцать, поэтому нас попросили стать понятыми. Но когда инспекторы узнали, что мы сегодня улетаем, быстро отпустили. Можем ехать.
В молодые годы Федор и я не были такими безрассудными. Возможно, сдерживало то, что мой отец - оперирующий хирург частенько водил нас к себе на работу. Никогда не замалчивал особенно поучительные случаи.
До сих пор помню тот день, когда мы с другом в тринадцать лет первый раз покурили сигареты. Стояли за гаражами, и опасливо оглядываясь по сторонам, тянули «Святой Георгий». Как и положено, в таких ситуациях, нас заметила соседка сверху, которая вешала белье.
Нажаловалась родителям она в тот же вечер. Но разбора полётов не последовало. Удивленные и лишённые телевизоров, мы отправились спать.
Сюрприз преподнесло следующее утро. Вместо школы отец повёз нас к себе на работу. Высадил около серого здания клинического морга, которое любой нормальный человек обходит стороной, и совершенно не реагируя на наши протесты, затолкал внутрь.
С опаской идем по кафельному полу длинного коридора, нос чешется от запаха формалина. Чувствую, как Федор бьет меня локтем в бок и кивает в сторону открытой двери. Заглядываю в светлое помещение и ощущаю, как наружу просятся утренние бутерброды. На столах лежат в ряд, торчащие из-под пелёнок, голые пятки. Папа ловит наши взгляды.
– Не, эти не наши клиенты.
– он ещё и издевается.
– Чего позеленели, ребятишки? Нам сюда.
– толкает дверь.
Переглядываемся и облегченно выдыхаем. Мы в учебной аудитории.
– Спасибо, что посетили нашу экскурсию, - продолжает стебаться отец.
– На полках вы можете видеть редкие демонстрационные научные образцы.
Мы испуганно таращимся на крыс, лягушек и внутренние органы в колбах. Отец подводит нас в самый угол стеллажа.
– А здесь, гордость нашей выставки. К сожалению, достаточно неуникальный образец легких курильщика. Вы тоже сможете приобрести такие в конце выставки, то есть в конце жизни.- губы родителя смеются, а глаза смотрят испытующе.