Продажная шкура
Шрифт:
Не доходя нескольких шагов до нижнего пролета лестницы, она задержалась около молодого мужчины в кожаных штанах и обрывках футболки — похоже, ее растерзали на клочки восторженные поклонницы. Без колебаний она прижала его всем телом к перилам, медленно обвила руками и поцеловала.
Поцелуй, не более. Правда, молодому человеку этого никто не объяснил. По его реакции я мог бы предположить, что она овладела им всем без остатка. Несколько мгновений их губы не отрывались друг от друга, а языки с ожесточением сплетались и расплетались. А потом она просто отвернулась
Молодой человек просто осел на пол, слабо трепыхаясь и закрыв глаза. Подозреваю, он даже не заметил, что она от него оторвалась.
Все до единого в зале смотрели теперь на нее, и она это понимала.
Это не сопровождалось ничем из ряда вон выходящим. Я не могу сказать, что все разом, в едином порыве оглянулись. Все обошлось без внезапно наступившей тишины или оцепенения — вещей, которые сами по себе достаточно уже напрягают.
Ее воздействие на нервы было куда страшнее.
Ужас наводил тот факт, что прикованное к ней всеобщее внимание казалось само собой разумеющимся — вроде гравитации или чего-нибудь в этом роде. Все до единого присутствующие, мужчины и женщины в равной степени бросали на нее короткий взгляд, или просто делали короткую, почти незаметную паузу в разговоре. Большинство даже не заметили этого. Они и не догадывались, что их уже околдовали.
Только тут до меня дошло, что я не исключение.
Мне пришлось совершить серьезное усилие только для того, чтобы зажмуриться и напомнить себе, где я. Я ощущал ауру суккуба прикосновением шелковистых паутинок к ресницам, чем-то возбуждающим, покалывающим, скользящим по ногам, а потом — через пах, наверное — сразу в мозг.
Сущая ерунда, всего лишь обещание, едва слышный шепот — но очень правильный шепот. Мне пришлось постараться еще сильнее, чтобы отгородить от него свои мысли, а потом разум вдруг взял свое, и весь этот дурманящий мираж застыл, и растрескался, и разлетелся клочьями под леденящим дуновением вполне осязаемого страха.
Когда я открыл глаза, женщина уже шла к нам по последней галерее. У самой лестницы она чуть задержалась, давая нам возможность полюбоваться собой — она прекрасно осознавала эффект, производимый ею на окружающих. Даже взяв себя в руки и приготовившись сопротивляться, я не мог не ощущать ее соблазнительной чувственности, буквально в голос командовавшей расслабиться и хоть немного, но обласкать ее взглядом.
На мгновение взгляд ее васильковых глаз задержался на мне, и губы изогнулись в улыбку, от которой трусы мгновенно начали становиться мне теснее на три размера в секунду.
— Кузен Томас, — промурлыкала она. — Все такой же благородный и изголодавшийся, как я вижу?
— Мэдлин, — сверкнул Томас зубами в ответной улыбке. — Все такая же невоспитанная и распутная, как я вижу?
Глаза и губы Мэдлин Рейт отреагировали на реплику моего брата по-разному. Улыбка сделалась шире и оглушительнее, но глаза недобро сощурились и побелели,
— Ларина ручная смертная, — произнесла Мэдлин. — А я-то думала, куда это ты намылилась. А ты, оказывается, в обществе старого воздыхателя и… — взгляд ее снова скользнул на меня, — врага.
— Не говори ерунды, — ответила Жюстина. Голос ее оставался все таким же тихим, но щеки чуть порозовели, а зрачки расширились. — Я пришла поработать со счетами, я раз в неделю этим занимаюсь.
— Конечно, только на этот раз припудрилась и надушилась, — заметила Мэдлин. — И аромат выбрала самый что ни на есть возбуждающий, что делает тебе честь, душечка. Мне это представляется, — она облизнула кончиком языка верхнюю губу, — весьма любопытным.
— Мэдлин, — произнес Томас подчеркнуто спокойным тоном. — Будь добра, уходи.
— У меня полное право здесь находиться, — мурлыкнула она. В том, как ей удавалось сохранять голос таким потрясающе мягким и чувственным, несмотря на грохот музыки, было что-то неестественное. Она повернулась и сделала шаг или два в мою сторону, целиком сосредоточившись на мне.
Я вдруг ощутил себя сопливым подростком: чуть-чуть испуганным, изрядно возбужденным и настолько переполненным гормонами, требующими от меня всяких невообразимых вещей, что мне с трудом удавалось хотя бы сфокусировать взгляд.
Она остановилась от меня на расстоянии вытянутой руки.
— Не обижайтесь на невоспитанность моего кузена. Печально известный Гарри Дрезден не нуждается в представлении. — Она осмотрела меня с головы до ног и задумчиво потеребила прядь волос. — Как это я столько раз бывала в Чикаго, а с вами так и не познакомилась?
— А я вас видел, — возразил я. Голос мой звучал немного хрипло, но меня слушался.
— Правда? — удивилась она, и ее сводящая с ума улыбка сделалась еще шире. — Вы из тех, кто любит подглядывать, Гарри?
— Точно видел, — кивнул я. — Когда смотрел «Кролика Роджера».
Улыбка ее немножко померкла.
— Вы ведь Джессика Рэббит, верно? — спросил я. — Вся такая в обтяжку, и рельефная, и напоказ?
Улыбка исчезла окончательно.
— Потому что я совершенно уверен, что видел вас где-то, и, черт подери, я просто расстроюсь, если окажется, что вы вовсе не злая принцесса из «Бака Роджерса».
— Что? — не поняла она. — Бака? Что еще за бака?
Я улыбнулся ей как мог ослепительнее.
— Эй, поймите меня правильно. Вы неплохо вписываетесь в ансамбль. Но все-таки переигрываете. — Я придвинулся к ней чуть ближе и изобразил заговорщический шепот. — Лара производит на меня больше впечатления, просто неподвижно сидя, чем вы со всем своим выходом.
Мэдлин Рейт разом превратилась в ледяное изваяние разгневанной богини, и температура вокруг нас понизилась на несколько градусов.
Я вдруг сообразил, что Томас стоит рядом со мной; он небрежно откинулся на перила, опершись на них локтями. И находился он чуть ближе к Мэдлин, чем я.