Проделки Джинна
Шрифт:
— Бумагу и авторучку, — сказал сержант доктору, а для пациента добавил: — Ну вот и молодец. Только ради бога, очень тебя прошу, не ври. Не надо. Не теряй времени. Мы все равно будем проверять.
Пациент согласно кивнул, пододвинулся к столу и положил на него связанные руки.
— Сейчас вы его развяжите, и он нам покажет кузькину мать, — мрачно проговорил доктор.
— Ничего, — весело ответил сержант. — У меня не забалуешь.
Когда больному развязали руки и положили перед ним лист бумаги с авторучкой, он с облегчением потряс кистями рук, затем помассировал пальцы и зачем–то потянулся к ненужному на этом столе пресс–папье,
— Ты пиши, пиши, — сказал Тимохин, хорошенько встряхнув больного. А тот, загадочно улыбнувшись щербатым ртом, взял авторучку и аккуратно, но все же ужасно криво вывел на чистом листе: «Зовут меня Ом. Я — снежный человек».
— Во дает! — прочитав написанное, воскликнул сержант. — Он снежный человек оказывается.
— Дураком прикидывается, — скрестив руки на груди, прокомментировал доктор.
— А молчишь–то почему? — спросил Тимохин, и пациент старательно написал: «Как же я могу говорить? Я же снежный человек. Вашего языка не знаю».
— Во дает! — рассмеялся Тимохин. — Понимать — понимает, а говорить не может.
— Прикидывается, — с напускным равнодушием проговорил доктор.
— Странно прикидывается, — ответил сержант. — Да ты пиши, пиши: кто ты, откуда родом, сколько выпил и как к нам в город попал.
Внимательно выслушав Тимохина, больной кивнул головой и принялся писать: «Раньше меня звали Петром Ивановичем Ивановым. Работал я селекционером. Занимался акклиматизацией южно–американской коки в наших краях, на Урале. Родина приказала. Вывел морозоустойчивую коку. Здесь недалеко, в деревне Степановка, на экспериментальном огороде вырастил кокаиновый сад, и вскоре стал его первой жертвой. Чтобы избавиться от напасти, бросил дом с садом и ушел в горы. Дом — то, ладно, ещё построю. А каков сад! Даже комары в этом саду не пьют кровь, а впрыскивают её с соком коки.
В горах я встретил девушку из племени «снежные люди». Мы полюбили друг друга. Ее приметы: два метра росту, вся сплошь и рядом покрыта черной вьющейся шерстью, лицо безобразное, но душа наша, белочеловеческая. Зовут её Угу. После непродолжительного ухаживания я женился на Угу, и у нас родилось несколько ребятишек. Сколько — не помню вследствии травмы головы.
В виду того, что я женился на девушке из племени «снежные люди» мне пришлось отказаться от своего имени и всего моего прошлого. Язык, из–за отсутствия общения с белыми людьми, мною был забыт. Теперь я — снежный человек».
Исписав страницу, пациент взял следующий лист и продолжил: «К вам в город я попал случайно, после нашествия белых медведей. Спасся чудом — у нас в пещере было два выхода. Когда медведи устроили облаву, я успел выскочить через запасной выход. Что случилось с Угу и детишками — не знаю. Скорее всего, они погибли в лапах этих чудовищ».
Петр Иванов шмыгнул носом и посмотрел на сержанта. Рядом с Тимохиным стоял доктор. Он заинтересованно заглядывал пациенту через плечо и, мрачно усмехаясь, качал головой.
— Не ты лепишь, — прочитав написанное, сказал сержант. Он достал сигарету, чиркнул зажигалкой и, прикурив, легонько встряхнул сочинителя. Давай, давай, пиши дальше. Интересно, чего ты ещё наврешь.
Тяжело вздохнув, Петр Иванов продолжил свой рассказ: «Целый месяц я прятался от медведей в живописных расщелинах родного Урала. Ночевал
— Складно пишет, — с удовольствием проговорил Тимохин. — Давай ещё чего–нибудь.
«Все!» — написал Петр Иванов и положил руки на стол. Доктор крякнул как–то неопределенно, нервно сунул руки в карманы халата и отошел к стене.
— Мда, — сказал он. — Ладно, будем оформлять. Делирий налицо.
— Ну вот, — обрадовался сержант. — А вы сомневались. На все сто ваш товарищ. — Тимохин похлопал пациента по плечу. — Ну что, снежный человек, будешь здесь жить? Смотри, не балуй. А то в спецприемник отправим. А мы пока твои данные проверим. — Тимохин собрал исписанные листочки и спросил: — Значит Степановка, говоришь?
Доктор уселся за свой стол, достал чистую карточку и записал: «Иванов Петр Иванович».
— Ладно, — примирительно сказал он. — Пусть будет Иванов. Только смотри, здесь не пещаре. Будешь буянить, пропишу аминазин.
Поместили Иванова Петра Ивановича в общую палату, где уже почивали ещё трое больных с размытым болезнью прошлым.
* * *
На следующий день сержант Тимохин своим ходом отправился в деревню Степановку. После двух часов душной тряской езды он вышел из автобуса и как раз угадал под холодный сентябрьский ливень. До ближайших деревенских домов было не менее полукилометра, а чахлые деревья, высаженные вдоль дороги, не представляли для человека, попавшего под дождь, никакого интереса.
Шагая по раскисшей дороге, Тимохин вполголоса ругал себя последними словами за то, что связался с этим сумасшедшим «снежным человеком». Сержант перепрыгивал через огромные мутные лужи и когда, поскользнувшись, приземлялся в воду, громко вскрикивал. Иногда он совершенно искренне желал, чтобы у ненормального селекционера на лбу или на пятке вырос неуместный в тех местах орган. Так, незаметно, под самые изощренные проклятья Тимохин добрался до первых домов Степановки.
Два крайних дома оказались наглухо заколоченными. Во дворе третьего, под дощатым навесом сидел устрашающего вида волкодав. И только четвертый дом был одновременно и жилым, и доступным.
Взойдя на крыльцо, Тимохин встряхнулся как промокшая собака, топотом сбил налупшую на ботинки глину, и только после этого постучал кулаком в дверь.
За дверью какое–то время было тихо. Затем послышались шаркающие шаги и лязг засова. Наконец дверь распахнулась, и сержант увидел маленького, удивительно запущенного, пьяного мужичка.
— Вы не подскажете, где живет Молососов Кондрат Михайлович? — вежливо поинтересовался Тимохин.
Мужичок критически осмотрел непрошенного гостя и неожиданно гаркнул: