Проделки морского беса
Шрифт:
Поля с бахромкой из стриженых перышек; при каждом движении или дуновении ветерка бахромка колышется, будто птичий гребень.
Граф сделал было шаг к подъезду, но задержался, поднял к носу висевший поверх жилета золотой лорнет в форме ножниц, поглядел сквозь стеклышки, небрежно уронил лорнет, повисший на цепке, и словно в изумлении всплеснул руками.
— Какая встреча! Мои храбрые и любезные попутники! О молодые люди, сердечно рад свидеться!
Аким, любивший наряды, от восхищения даже приоткрыл рот. Куда как вельможен иностранец! Не уступит самому светлейшему. Елизар дивился орденам.
И зовется сей орден «Золотое руно». Почему-то только ягненок был похож на дохлую скотинку: голова и ножки бессильно поникли, спинка выгнута, как если б ее держало не кольцо для цепки, а зубы волка, уносящего добычу.
Граф снял шляпу, галантно отвел руку, любезно поклонился и, перейдя на немецкий язык, пригласил молодых людей оказать ему честь — вместе отужинать.
Чудной был этот графский ужин, по российским понятиям. Кабы не перекусили в корчме возле пристаней, пришлось бы ложиться голодными.
Лакей в клюквенных чулках, но сменивший ливрею на домашнюю куртку, принес сначала мясную кашу, именуемую паштетом. Граф небрежно пояснил, что сей деликатес изготовлен во французском городе Страсбурге и прислан ему в подарок. Услышав о таком, Аким было поперхнулся и чуть не выплюнул. Нашел чем угощать! Ведь пока этот паштет везли, почитай, через всю Европу, он, верно, протух. Но, вспомнив утренний наказ светлейшего, превозмог себя и храбро проглотил заморское лакомство. Ничего оказалось — с душком, но не чересчур.
Запили вином из высоких, словно свечки, узких бокалов. Потом ели дичь и запивали другим вином. А на заедки подали сыр в горшочках и некий чудной овощ — каштан, жаренный в скорлупе. К сему — сладкий-сладкий ликер, густой, как сливки.
Фенрихи опасались, каждой еды брали помалу, ели аккуратно, а в вине только мочили губы, дабы не охмелеть. Граф же уплетал с аппетитом за обе щеки; подобрав повыше кружевные манжеты, чтоб не замарать, с хрустом глодал птичьи косточки. И вином не стеснялся. Лицо его покраснело, набрякло.
Сначала беседовали о разных пустяках, больше о погоде. Но постепенно от вина графа начало разбирать, заговорил с досадой:
— Ангел мира с пальмовой ветвью в руках давно и напрасно кружит над распаленными народами. Европа жаждет покоя и сладостного отдохновения. Но дальновидные монархи не могут обрести беззаботность и заняться благополучием своих подданных, пока демон войны не укрощен окончательно…
Фенрихи вспомнили светлейшего; покивали согласно.
Граф налил себе еще вина, на этот раз в круглый, как стеклянный шар со срезанной вершиной, бокал. Он разом втянул в себя опаловую влагу, утерся салфеткой, удобно откинулся в кресле.
— Сегодя я имел конфиденц со
Он снова поиграл перстами, вздохнул.
— Как человек военный, я не могу не видеть горестных признаков подготовки к походу, к новым военным действиям…
Елизар и Аким не выдержали пронзительного взгляда, отвели глаза. Хитрить с таким человеком, как граф, опасно: опростоволосишься. Елизар двинул в ход спасительное:
— Мы люди маленькие, в чины еще не вошли. Нам что прикажут, то и делаем. А рассуждать не нам..
Граф тонко усмехнулся.
— Сегодня поутру светлейший князь предпринял морскую прогулку именно в вашем обществе. Может быть, он удостоил вас доверительной беседы…
— Да мы — что? Мы только ямщики… — поспешил на помощь другу Аким. — Приказал светлейший покатать, мы катали…
Тяжелый сапог Елизара придавил носок Акимова ботфорта, да так, что Аким чуть не охнул. Граф погрозил пальцем, шевельнул остриями усов.
— Молодые люди, — сказал он умильно. — Австрия и Россия волей судеб должны следовать по тропе истории общим путем. И у вас, и у нас один и тот же смертельный враг — Турция. Турецкие полчища и подданные султана, крымские татары, всегда грозят югу России. Так же грозят они и нашим венгерским границам. О нет, я не намерен расспрашивать вас о делах военных: меня просто, как человека, как дипломата, как автора будущих мемуаров, интересует сама особа блистательного вельможи фон Меншиков. О нем много говорят в Европе. Но дипломаты видят официальную, парадную сторону, которую он хочет им казать. Вы же сегодня имели возможность запросто беседовать с ним, наблюдать его как моряка. Ведь все близкие к его величеству Петру Первому отличные моряки.
— Да, моряк он хороший, получше меня, — согласился Аким. Елизар, казалось, с интересом разглядывал узоры на скатерти.
— И лучше вас тоже, господин Елисар? — поддел граф.
— Не знаю, в деле не видал, — неохотно ответил фенрих. — Хороший моряк узнается не сразу. Надобно поглядеть, как он поведет себя в бурю да при экзертициях, когда ставят и убирают паруса. Сегодня с нами фельдмаршал просто изволил прогуливаться по воде, пожелал подышать морским воздухом. И беседовали мы про родных, кто как живет.
— Вы с ним в родстве? — оживился граф. Фенрихи даже перепугались.
— И не в родстве, и не в свойстве… Он о нашей родне расспрашивал.
— Понимаю… Князь здесь скучает без семьи, без близких. Наверно, для этого он затеял большое строительство, строит дворец, где будет проживать его очаровательная супруга и милые детки.
— Дворец? — удивился Аким. — Да ведь он сегодня здесь, а завтра царь его в другое место пошлет. У нас подолгу на одном месте не засиживаются.
— Значит, я ошибся, — улыбнулся граф. — Значит, строят не дворец, а военные укрепления. О-о, понимаю: об этом расспрашивать не полагается.