Продолжение легенды

Кузнецов Анатолий Васильевич

ЭТО БЕДА ИЛИ СЧАСТЬЕ?

Я очнулся оттого, что кто-то меня тормошил:

— Толь, Толь, слышь, проснись!

Передо мной качалась круглая, лоснящаяся физиономия Лешки.

— Чего ты?

— Деньги у тебя есть?

— А что?

— Не держи в брюках. Тут один крутится, подбирается к тебе. Я его давно приметил. Хочешь, пересчитай деньги и дай мне. У меня не возьмет.

— Да ну!.. Зачем?

— Не веришь? Ну, как хочешь… Тогда спрячь под майку… Вот так. Спи. Я наблюдаю.

— Слушай, Лешка, а это не он срезал часы у Ивана?

— Нет.

—

Нет?

— Нет, не он. Другой. Я знаю, но не могу сказать. Спи.

Он нырнул вниз и шлепнулся мешком на свою полку. Я попытался заснуть, но уже не спалось: было душно.

Вагон сильно качало; лампочка под потолком горела в четверть силы; стоял дурной запах от портянок и ног; эти разнокалиберные ноги торчат с каждой полки, босые, в дырявых носках, из которых вылезают пальцы; на одной полке две пары ног: одни большие, мужские, а другие — женские, в чулках. На узлах вповалку спят бабы, детишки. Душно и мутно.

Я слез с полки и пошел в тамбур. Распахнул дверь — и голова закружилась. Грохотали колеса, неслись мимо стремительные неясные тени. Шел дождь, и поручни были мокрые; залетали крупные капли; вдруг вспыхнула близко молния и осветила застывшие на миг столбы, валуны, полегшие травы и низкие лохматые тучи. Воздух был неправдоподобно свежий, пах сосновой смолой, озоном.

Вагон трясло, болтало, поезд несся на сумасшедшей скорости. Я выглянул вперед и чуть не задохнулся от ветра. Только заметил изогнувшийся на повороте длинный наш состав с электровозом впереди. Мы почти все время идем на электровозах. Там, в Европе, еще пыхтят паровозы, а здесь красивые, бездымные и мощные машины. Мы часто здесь видим реактивные самолеты и линии электропередач.

Не пойму, когда это случилось, не пойму, когда она пришла, но только сегодня Сибирь уже есть.

Бесконечная страна… Можно учить в школе цифры ее границ, мерить по карте тысячи километров от Калининграда до Берингова пролива, но, наверно, пока сам не проедешь вот так, не поймешь, не почувствуешь, какая она громадная. Мы с бешеной скоростью едем, и едем, и едем. Поезд уже стал домом родным, уже руки и ноги затекли, и, выходя на остановках, пошатываешься. Поля, леса, болотца, равнины… И еще нет половины пути до Тихого океана. Станции здесь далеко друг от дружки, а всё тянутся равнины или обыкновенные леса. Это такие же края, как и всюду, только шире, редко заселенные, почти нетронутые.

Я смотрю в темноту, и глазу все еще непривычно: ни огонька, ни зарева. Лежит громадная, невообразимая земля, дышит, цветет, кишит зверем и птицей, блестит залежами и озерами — и ждет. Ждет людей. Может быть, мы правы, что едем в Сибирь? Может, это не беда моя, а счастье?

Я не знаю ничего, только мне не по себе. Сегодня я впервые почувствовал Сибирь.

ОГНИ БОЛЬШОГО ГОРОДА

Сначала вдали посветлело небо. Потом мигнула яркая точка. И вдруг неожиданные,

сказочные посыпались огни. Поезд стучал, несся, а они всё сыпались и сыпались вокруг, уже вся земля была залита ими. Вышел, зевая, дядя Костя и взялся протирать поручни; зажег фонарь и высунулся в дверь.

Тогда пришел Димка Стрепетов. Он был взъерошенный и необычный. Он волновался. Мы подъезжали к Новосибирску.

— Пойдешь со мной в город? — спросил он. — Ты не знаешь, какой это город! Ой, ты же ничего не знаешь!

Мы спрыгнули на перрон и через подземную галерею побежали в вокзал. Меня ослепили люстры, мрамор, зеркальные стекла. Признаться, никогда в жизни не видел такого дворца. Здесь все было очень удобно, все под рукой, красиво и уютно. Несмотря на поздний час, работали все киоски, ресторан, парикмахерская.

— У нас самый красивый в Союзе вокзал, — бормотал Димка. — Дальше, дальше!

Мы выбежали на площадь и пошли по асфальту. Было просторно, тихо и свежо. Пахло гвоздикой. Светились кое-где окна в больших домах по ту сторону площади. Хотелось идти неторопливо, держаться прямо, быть стройным и красивым.

— Вон там живет моя бабка, — волнуясь, показывал Димка. — Какой я бестолковый! Я бы дал телеграмму — она бы встретила… А сестра вот тут, совсем рядом, десять минут ходьбы. Ох…

— Слушай, а давай на такси, — предложил я. — Поезд стоит пятьдесят минут. Успеем!

— На такси? — Он испуганно посмотрел мне в глаза. — Нельзя. Ты ничего не понимаешь… Скажи, красивый город, а, красивый? Ну, говори! Это же Сибирь! Ты понимаешь? Говори! А?

Ну не умею я вслух восторгаться. Красивый. Да. Очень. И мы молча стояли на площади. Димка переживал, а я смотрел, слушал и дышал запахами гвоздики.

Почему он не хотел взять такси? Чего я не понимал? Я не узнавал Димку. Он тащил меня к вокзалу, потом останавливался, смотрел и опять бежал.

Воротились в душный наш вагон. Здесь Димка схватил вдруг свой заплечный мешок и ринулся к выходу. Я едва догнал его и схватил за полу:

— Куда?

— Сойду!

— Ты с ума сошел! А договор?

— Пусть ищут. Пока найдут, заработаю — отдам подъемные. Пусти!

— Димка, что ты?

— Пусти!

— Сядь. Успокойся. Зачем же ты ехал? Про что думал? Ну, поработаешь на стройке — вернешься. Ну, не будь сумасшедшим!

Он сел, уронив мешок, и поглядывал то в одно, то в другое окно. Поезд еще стоял. Диктор объявлял: «Через пять минут отправляется… Провожающие, проверьте, не остались ли у вас билеты отъезжающих…» Нужно задержать Димку на эти пять минут. Я держал. Не помню, что говорил, да он и не слушал. Наконец поезд тронулся, и опять посыпались огни. Мало-помалу они поредели, исчезли, и потянулась тьма.

Возможно, виноваты Димкины тоска и волнение, но у меня осталось от Новосибирска волнующее чувство, как от чего-то прекрасного и сказочного.

— Ну, зачем ты хотел сойти?

— А ты знаешь, куда мы едем? Там и медведь подохнет…

— Ты боишься?

— Подожди, сам еще десять раз захочешь бежать, да не сможешь. Боюсь, да! Что дальше?

Неужели это Димка Стрепетов? Наш строгий, взрослый, упрямый командир? Я не мог поверить его словам.

— Слушай, Димка, ты что-то врешь…