Продолжение путешествия
Шрифт:
Теперь мне понятно, что, увы, я лишь понапрасну теряла время, потому что действительная причина происходящего не могла прийти мне в голову даже в страшном сне. Но тогда я этого еще, слава Богу, не знала и, убедившись, что мы выехали за городскую черту, как это ни странно, успокоилась и даже произнесла еле слышно:
– Господи, они собираются везти меня в Хвалынск…
Потому что именно туда вел тракт, на который мы выехали.
Только теперь я по достоинству оценила свой английский экипаж и мастерство моего кучера Степана. В моем нынешнем возке еще несколько дней назад казавшаяся мне неплохой по российским понятиям дорога превращалась
И это при том, что лошади чуть не засыпали на ходу. Видимо, моим конвоирам торопиться было некуда, и следственно конца этой пытке не предвиделось, как минимум, до утра.
Внезапно мое внимание привлек какой-то посторонний звук. Прислушавшись, я поняла, что это стук копыт догоняющей нас лошади. В отличие от нас, она передвигалась быстрой рысью, местами переходя в галоп. И поумерила прыти, лишь поравнявшись с нами.
– Останови, что ему нужно? – услышала я голос из-за стены. Увы, слишком хорошо знакомый мне голос, несомненно принадлежавший господину Алсуфьеву.
«Так вот, кто дожидался меня в возке, – догадалась я. – Как это я сразу не сообразила? Хотя – с другой стороны – с каких это пор главные следователи сопровождают арестантов? Это не входит в их служебные обязанности.»
Я старалась не пропустить ни одного звука, и это оказалось нетрудно сделать: ни Алсуфьев, ни его собеседник, обмениваясь репликами, не понижали голосов:
– В чем дело?
– Разрешите доложить.
– Докладывай.
– Вас срочно требуют вернуться в Саратов.
– Но мы же договорились, что я уеду для следственного эксперимента и очной ставки. Черт знает что…
Мне сразу же показалось, что Алсуфьев врет. Его возмущение и сам тон были ненатуральны, как у плохого актера, и это меня сразу насторожило. Кроме того – мне показалось, что он совершенно не удивился этому сообщению, и это было совсем уж странно.
«Он даже не спросил, – мысленно отметила я, – кому это среди ночи так неожиданно понадобилось в городе его присутствие. А ведь должен был спросить. Любой нормальный человек на его месте спросил бы».
Все это могло означать только одно: Алсуфьев с самого начала знал, что его вернут с половины пути. И ждал этого… Я почувствовала себя участницей нелепого, а точнее – зловещего розыгрыша, смысла которого не понимала.
Пока я размышляла по этому поводу, Алсуфьеьв поменялся с гонцом местами. Тот уселся на его место в возке, а Михаил Федорович, чертыхаясь, взгромоздился в жесткое казенное седло, чтобы вернуться в город.
Через пару минут, стук копыт его лошади затих в направлении Саратова.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Дальнейшие события этой бесконечной ночи до сих пор представляются мне сплошной чудовищной фантасмагорией. И не удивительно, что некоторое время спустя я даже попыталась изложить их в духе Шиллера и Жуковского, то есть в форме романтической баллады. Я так и не закончила ее, но мне бы хотелось привести из нее хотя бы несколько строк, коль скоро они сохранились до сей поры.
ВНу, и так далее… Сегодня эти строки кажутся мне наивными, но когда-то я писала их совершенно искренне, более того, со слезами на глазах… Может быть потому, что воспоминания об этой ночи были тогда еще слишком свежи, и душевные раны еще не успели зарубцеваться.
Тем временем мои «супостаты», воспользовавшись отсутствием начальства, разговорились. Надо ли говорить, с каким вниманием я ловила каждое доносившееся до меня слово, пытаясь почерпнуть из этой беседы хоть какую-то информацию о своей дальнейшей судьбе.
Я расслышала немного, но все же сумела понять общий смысл их беседы. Один из них, скорее всего тот, на чьей лошади ускакал Алсуфьев, собирался выйти из повозки на ближайшем постоялом дворе или придорожном трактире, дразнил товарища аппетитным описанием графинчика водки и горячей закуски, и товарищ этот ему сильно по этому поводу завидовал. И завидовал бы еще больше, если бы… но не будем торопить события.
Так оно и вышло. Не прошло и часа, как мы остановились у постоялого двора. Я узнала его даже в темноте, так как часто ездила по этой дороге, и сама неоднократно останавливалась здесь на пару часов для отдыха.
Оба конвоира ненадолго оставили меня без надзора, предварительно проверив крепость запоров и поручив кучеру поднять, если что, тревогу, прекрасно понимая, что ничего подобного произойти не может. Поэтому прошло не меньше часа, прежде, чем один из них вернулся. Судя по его неуверенной походке, он не сумел устоять перед искушением и составил компанию оставшемуся на постоялом дворе товарищу. И, насколько я поняла, не столько в смысле ужина или, скорее, завтрака (потому что время, о котором здесь идет речь, с одинаковым успехом можно было назвать как глубокой ночью, так и ранним утром, хотя до рассвета было еще далеко), сколько в смысле того самого заветного графинчика. Проще говоря, вернулся он совершенно пьяным и, едва усевшись на свое место, захрапел.
Теперь, зная, что ожидало нас уже через несколько верст, я понимаю, что и эта остановка была не случайна… Но тогда об этом не догадывались ни я, ни тем более мой пьяный конвоир.
Кучер, безмолвно просидевший все это время на козлах, тронул поводья, я снова, что было сил, вцепилась в железное кольцо и застонала от боли. Не успевшая отдохнуть ладонь была покрыта кровавыми мозолями, и это доставляло мне поистине адские мучения. Но, отпусти я кольцо, – и в тот же миг соскользнула бы с узкой, отполированной сотнями моих предшественников скамейки.