Продюсер козьей морды
Шрифт:
– Естественно! В советские годы библиотеки города были подключены к пульту охраны.
– Я так и думал, поэтому испытал недоумение. Почему же не приехал патруль?
Ольга Ивановна заморгала.
– Патруль? – переспросила она.
Я кивнул.
– Если вор открыл окно или взломал замок, то неминуемо сработал бы сигнал, и спустя считаные минуты сюда ворвалась бы милиция.
– Да, – согласилась Рязанова.
– Но этого не случилось!
– Ну… да!
– А почему?
Ольга Ивановна опустила голову.
– Не знаю.
– Ладно, –
– Наша встреча с господином Подушкиным, – мрачно сообщила Рязанова, – осталась лишь общая карточка, были еще снимки по отдельности. Павел Иванович был очень любезен, он согласился сняться с каждой из нас!
– Ничего себе! – всплеснул я руками. – Исчезло самое ценное! Очень странно!
Рязанова вздрогнула.
– Не хотела говорить, никому не приятно вспоминать о своих оплошностях. Я в тот день, уходя домой, забыла включить сигнализацию. Не пойму, как это произошло!
– Неправда!
– Вы мне не верите?
– Нет.
– Молодой человек! Как вы смеете!
– Не такой уж я и молодой, – улыбнулся я, – детство, отрочество и большая часть юности прошли при Советах, я работал редактором в журнале «Красный Восток», меня туда устроил отец. Но не это интересно. Помещение нашей редакции тоже было подключено к пульту, а запирал его на ночь и ставил на охрану Леонид Смолин, мой приятель. Я частенько ждал его. Так вот, пару раз, когда Смолин запирал дверь снаружи, изнутри неслись телефонные звонки. Не обычные, прерывистые, а безостановочная трель – тууууу! Таким образом сотрудница пульта сообщала: внимание, дверь захлопнута, а сигнализация не включена. В те годы за соблюдением порядка следили истово, на пульте знали, что ровно в семь пятнадцать вечера здание «Красного Востока» должно стать на охрану. Кстати, за рассеянность штрафовали. Думаю, и вам звонили!
Рязанова начала кашлять.
– У вас до сих пор возле гардероба привинчена табличка с надписью: «Выполни инструкцию перед уходом», – сказал я, – и у нас в редакции имелась подобная. Никому не хотелось платить штраф. Неужели члены Совета поверили вашей лжи про кражу?
Глава 18
– Нам не о чем более разговаривать, – печально произнесла Рязанова.
– Наоборот, беседа только начинается. Впрочем, разрешите представиться! Меня зовут…
– Мы уже знакомились, – оборвала меня Ольга Ивановна, – теперь пора прощаться.
– Каюсь, соврал, мое имя не Владимир. Я – Иван Павлович Подушкин, сын Павла Ивановича!
Пару секунд Ольга Ивановна моргала, потом села на продавленный черный кожаный диван и сказала:
– Глупый спектакль! Вы самозванец! Покажите паспорт!
– У меня его нет, вернее, есть, но на имя Владимира Задуйхвоста! И вы видели сей документ!
Рязанова рассмеялась.
– Прощайте, молодой человек!
– Выслушайте меня!
– Не
– Я на самом деле наследник рода Подушкиных.
– С тем же успехом вы могли назваться герцогом Кентерберийским! – отбрила старуха.
– Я не вру!
– До свидания!
– Я не уйду отсюда, пока не объясню ситуацию!
Ольга Ивановна встала с дивана.
– Хорошо, но сначала ответьте на мой вопрос! Если вы родственник Павла Ивановича, то вам это не составит труда!
– Задавайте, – кивнул я.
– У господина Подушкина имелась дача?
– Да, в Переделкине.
– Назовите ее адрес!
– Улица Тренева, дом четыре.
– Дом был на одну семью?
– Нет, на две.
– Помните соседей?
– Конечно! Некто Сытин, кажется, Виктор Николаевич. В имени я уверен, а в отчестве сомневаюсь. Мои родители с Сытиными не общались, у нас были разные входы.
– А кто жил через дорогу?
– Поэт Степан Щипачев. Вы хотели задать один вопрос, а получился масштабный допрос, – улыбнулся я.
– Лучше продолжим! Кто были ваши ближайшие друзья по даче?
– В основном я общался с девочками. Внучка Катаева, Тина, потом Тата Тевекелян, Катя Чаковская, дочь главного редактора «Литгазеты», она, к сожалению, погибла молодой в автокатастрофе, – перечислил я, – остальных плохо помню, я был замкнутым подростком, больше сидел в саду и читал!
Ольга Ивановна посмотрела на меня:
– И последнее! У вас с отцом имелся тайник, куда клали всякие секретные записки. Назовите его!
Я поразился до глубины души.
– А вы откуда знаете?
– Неважно, отвечайте!
– Дача в Переделкине была не личной, ее дал отцу в аренду Литфонд. Пользоваться домом мы могли, пока был жив сам писатель, после его смерти семью выселяли. Подушкины сменили драматурга Ромашова. Отец перед въездом капитально переделал дом. В частности, на свои деньги приобрел котел отопления и повесил батареи. Ромашовы пользовались печами. Павел Иванович хотел сломать здоровенные «голландки» и сделать тем самым комнаты более просторными, но это не удалось. Печи просто вычистили и закрыли. В одной из них, той самой, что стояла у отца в кабинете, мы и оборудовали «почтовый ящик». Это было игрой. Папа клал внутрь письма «таинственного» содержания. Ну, допустим: «Иди до забора, поверни налево, найди куст жасмина». Я выполнял указания и обнаруживал следующую инструкцию. В результате через два-три часа получал новую книгу или модель для склеивания.
Ольга Ивановна прижала кулаки к груди.
– Я вам верю! Ванечка! Что произошло? Отчего вы пришли ко мне? Можно я возьму вас за руку?
Я подсел к Рязановой и обнял ее за плечи.
– Простите за жестокий допрос, но я попал в тяжелую ситуацию, мне никто не поможет, кроме вас.
Ольга Ивановна погладила мою ладонь и вдруг улыбнулась.
– Вы, несомненно, сын Подушкина. У него на указательном пальце тоже была родинка. Павлуша говорил, что это божья отметина, он в нее упирал ручку во время письма.