Проект «Асгард»
Шрифт:
— В нашем деле «бывших» не бывает. Где ты видел бывших врачей, художников, астрономов, писателей, изобретателей или детективов?..
Константин Романович, словно не заметив последнего замечания собеседника, опустил деревце в подготовленную ямку.
— Все же, зачем побежал в этот приют раскрепощенного быта с танцами живота и массажными удовольствиями? Я у Марины сколько не спрашивал — вразумительного ответа получить не сумел. Она только смеялась и советовала у тебя осведомиться. И, потом, для каких надобностей ты после на погост возвращался, в ночной клуб вламывался и к саламандрам в самое пекло лез?
— В бордель бабы Тони нас таксист
Марат, скрывая улыбку, отвернулся и, уходя от освещения подробностей их вояжа, в свою очередь поинтересовался:
— А откуда стало известно про мое возвращение на кладбище, штурм развлекательного заведения и, главное, о визите к президенту лиги настоящих людей?
— По мобильнику мы тебя вычислили. Хорошо еще, что ты его не выбросил или не оставил где-нибудь, пуская погоню по ложному следу. На сто процентов убежден — будучи в курсе современных технологий, ты бы быстренько закинул «трубу» на тент проезжавшей мимо дальнобойной фуры, или в грузовой вагон железнодорожного товарного состава с углем. — Константин Романович сыпанул на корни саженца совок земли. — Помчались бы мы вслед пустышке. Тебя за это время непременно бы укокошили. И без того, пока наши технари сервер оператора связи распечатывали, темп поиска опасно упал. Тебе это промедление чуть жизни не стоило. Так я не понял, зачем ты побежал-то?
— Вы сами виноваты. Назвали в телефонном разговоре имя англичанина, а я его никогда при Марине не упоминал. Вот и решил, что Вы меня скрыто предупреждаете об опасности. Подумал, будто Вас в оборот взяли и заставляют подконтрольным радистом выступать.
— Действительно… — Настоятель удивленно почесал переносицу. — Тут у меня серьезная промашка случилась. На радостях отправил тебя, сердешного, в новые стайерские забеги, заставил рискованную экспедицию организовывать и Лозницкого, предвкушая счастливый финал затянувшейся трагедии, нечаянно к смерти приговорил…
— Он сам себя приговорил. — Не согласился Марат. — Кстати, почему раньше через Влада на «Фонд…» не вышли и постоянное наблюдение за ним не установили? По каким причинам со мной сразу не объяснились?
— Глобальные перемены предполагают глобальную неразбериху. Преобразование форм собственности сеет в слабых сердцах могучие соблазны. Некоторые сотрудники ведомства развили бурную коммерческую деятельность вокруг доступной им секретной информации и материальных ценностей. Поэтому, опасаясь утечки, руководство даже меня к работе не подключало. — Константин Романович сыпанул в лунку еще земли, полил ее водой из лейки и хорошенько утрамбовал. — О Лозницком вовсе не знали. Досье на «Фонд…» в 1996 году из архивов «Эвереста» пропало. О дневниках Виндхаузера сигнал поступил лишь после внедрения в известную тебе лигу нашего агента.
— Неужели тогда все было так плохо?
— Не то что бы совсем плохо, но весьма неидеально — точно. Центры подготовки сотрудников и тренировочные базы продавались с молотка, словно пионерские лагеря. Резидентов засвечивали пачками, как ненужные дагерротипы. Питерский филиал разгромили в ходе рейдерского захвата принадлежащего ему одноэтажного здания клуба филателистов. Тебя еще почему хотели разыскать поскорее? Догадываешься?
— Нет…
— Чтобы подключить к процессу восстановления ведомства. Влить в него новую здоровую кровь.
— Меня всегда планировали взять на работу?
Марат, не веря своим ушам, неловко сдвинулся назад и опрокинулся с корточек на траву.
— Таланты нужны
— Есть ли конечная точка в штурманских картах «Эвереста»?
— Доподлинно сие неизвестно. Как говорил мой учитель: «Там наверху проблему решит некто маленький и рыженький, если у него найдется охота заниматься делами душевнобольных».
— Этот «маленький и рыженький» вообще-то смотрит в нашу сторону?
— Иногда смотрит. Туда… — Константин Романович кивком головы указал за забор, где среди бесконечных рядов оград возвышались кресты, обелиски, стелы, склепы и печальные скульптуры. — Смотрит и размышляет — сколько ему еще терпеть выходки внезапно потерявших разум отпрысков. Это его сад камней, посеянный руками Провидения. Место медитаций, направленных на достижение просветленной отрешенности от ощущения собственного бессилия. Право выбора, которым он наделил человека, вывело венца творения из-под юрисдикции всеобщего закона природной добродетели.
— Поэтому Вы здесь?
— Нет. — Настоятель, молодцевато поднявшись на ноги, отряхнул с рабочих брюк комки глины и песок. — Не поэтому. И я уже не здесь… Послезавтра тут будет другой хозяин, а у меня появятся дела поважнее: загородный домик, непочатые сад с огородом, рыбалка, грибы, банька по-черному… Вынимай, парень, из золы курицу и пошли накрывать на стол — скоро Марина с экзамена вернется, отпразднуем твою выписку из госпиталя и наше освобождение от навязчивых визитов призраков прошлого. У тебя теперь новая жизнь и новая интересная работа. Пора утверждаться в свежем качестве. Эта история закончена. По крайней мере, какая-то ее часть…
Заключение
Над заснеженным горным ущельем синей плоской льдиной висело низкое небо. Порой казалось, что оно лежит своими острыми краями прямо на окружавших проход скалах, давя их пики неимоверной тяжестью своего массивного тела, силясь обрушить на головы усталых путников груды камней и снега, дабы навсегда прервать их затянувшийся маршрут. Солнце, скользя лучами вдоль сверкающей линзы, оставляло узкий провал в густой тени, дополнительно вымораживавшей воздух и заставлявшей людей беспрестанно двигаться вдоль отвесных стен, чтобы не стать жертвой холодных объятий восточного ветра. Вившаяся меж покатых валунов тропа, то и дело исчезавшая под широкими осыпями, полого и нудно поднималась вверх к перевалу, где, как песок по барханам, неслась по насту снежная поземка, заметавшая следы редких в здешних краях людей и животных.
Четверо тибетцев и трое европейцев, подгоняя тычками вьючных яков, медленно тащились в гору, с трудом преодолевая последние километры изнуряющего пути. На мрачных, посеревших от утомления монголоидных лицах проводников читалась явная тревога и озабоченность. Они с опаской поглядывали вперед, поминутно перебрасываясь короткими фразами. Наконец, шедший в середине каравана бабу [25] остановился и решительно произнес, обращаясь к высокому бородачу, замыкавшему хвост колонны:
25
Бабу — переводчик, толмач (хинди).