Проект «Феникс»
Шрифт:
Шарко не мог больше огрызаться. Что говорить? Что делать? Он сидел и с отвращением смотрел на Маньяна, а тот, выпустив новый клуб дыма, сидел и смотрел на него. Лицо этой сволочи было серым, непроницаемым.
— Иногда для того, чтобы отдать одному, приходится взять у другого. Это ты и сделал. Ты взял жизнь. Жизнь человека, который заслуживал того, чтобы гореть в аду. Жизнь, которая показалась тебе эквивалентом жизни Грегори Царно. Ты поступил по закону возмездия: око за око, зуб за зуб.
Шарко вздохнул и встал со стула. Он немного походил по комнате, повертел головой, чтобы размять затекшую шею. Потом остановился перед замершим у двери Леблоном и заглянул ему в глаза:
— Поскольку мы рискуем застрять здесь надолго, не снимешь ли ты с меня наручники?
—
Леблон выполнил приказ. Шарко попытался улыбнуться:
— Как это мило с твоей стороны. А не будешь ли так любезен сходить за водой и кофе?
Тот буркнул: «Знай меру!» — и вышел. Маньян тоже встал и, подойдя к зарешеченному окну, стал рассматривать крыши соседних зданий. А когда наконец заговорил снова, вернулся к «доказательствам»:
— Знаешь, этот волосок из брови и ДНК на одежде Юро долго меня преследовали. Такой опытный сыщик, как ты, решив переквалифицироваться в убийцу, не должен был оставить ни волосинки на месте преступления. Ты надел бы шапку, маску, ты принял бы все возможные меры предосторожности…
— Стало быть, ты сам на все вопросы и ответил. Ну и ищи кого-то другого.
— Ты бы все предусмотрел — в том случае, если бы не спешил.
Он резко обернулся и принялся сверлить Шарко взглядом.
— Ты убил, ты — полицейский, значит, что-то там внутри, что-то, находящееся за пределами твоего сознания, нашептывало тебе, будто тебе следует платить долги. Оставить доказательство того, что ты был на месте преступления, было для тебя как, ну, как отпущение грехов. Это словно бы освобождало тебя от наказания, оправдывало — за отсутствием состава преступления. Позволяло думать, что если тебя не поймали, то уж точно не по твоей вине. Тем не менее тебе не хотелось, чтобы это было чересчур легко. Именно по этой причине ты изгадил место преступления в день, когда обнаружили труп. Ты знал, что, поскольку оттуда два шага до Орфевр, тридцать шесть, мы возьмем расследование на себя, и хотел усложнить нам работу, подсунув эту хренотень с ДНК. Скажи, ты бросил там волосок, когда убил Юро или когда сунулся к его телу?
— Интересная версия, но я все же не до такой степени мазохист. Да и кому захочется сидеть за решеткой до самой смерти?
Маньян улыбнулся, подошел к столу, выдвинул ящик, достал из него упакованный в полиэтилен револьвер Шарко и стал вертеть его перед собой:
— А вот и пушка с одной-единственной пулей…
Шарко захотелось вскочить и головой разбить этой сволочи нос. Маньян между тем продолжал размышлять вслух:
— А купил ты эту пушку, согласно выпискам из твоего счета, в марте нынешнего года в оружейном магазине шестого округа. Цель была такая: ты приканчиваешь Юро, а если тебя выследят и поймают, ты застрелишься. Потому как, в конце-то концов, жить дальше тебе неохота, а покончить с собой просто так не хватает духу. Значит, надо, чтобы тебя загнали в ловушку. Как дикого зверя. Чтобы у тебя не осталось выбора.
— Бредишь…
— Но вот тут-то на твою орбиту возвращается Энебель, и ее возвращение меняет всё. Потому что теперь тебе хочется жить, а не помирать. И с этих пор в твоей башке застревает единственная мысль: выкрутиться любой ценой.
Шарко пожал плечами:
— Что касается «смит-вессона», то я собирался записаться в стрелковый клуб, сходи туда и проверь. Пуля в барабане револьвера — из коробки с патронами, которая тебе должна была попасться в том же ящике, откуда ты позаимствовал револьвер. Эту я не вынул из барабана — и что? Ты сам никогда ничего не забываешь? Ты замечательно все придумал, Маньян, вот только версия твоя развалится на любом суде. У вас против меня — ни-че-го: ни единого реального доказательства, ни одного свидетеля, ни одной улики. Вы в тупике, и именно поэтому ведете себя как полные идиоты. Играете в запугивание, рискуя пустить под откос всю процессуальную часть, а заодно и собственную карьеру. Подставлять полицейского с Орфевр — дело тонкое и сложное… — Шарко вернулся к своему стулу и сел. — Что вам
— Не твое дело, что нам сказал прокурор!
— Если вы не добьетесь выигрыша к шести ноль-ноль завтрашнего дня, в моей власти разделаться с вами обоими.
Маньян процедил сквозь зубы:
— Конечно-конечно!
Он вырвал из рук вернувшегося Леблона пластиковые стаканчики, хлопнул ими по столешнице так, что половина содержимого выплеснулась на брюки комиссара, взял свою толстенную папку и направился к двери.
— Власти-то у тебя навалом, — прогремел он с порога, — да только воспользоваться ею ты не сможешь. Потому что доказательство — вот оно, на сидюке, перед тобой. И чтобы показать тебе, что мы не паникуем и уверены в своей правоте, мы придем к тебе теперь только ночью — придем и доконаем. А пока поварись-ка в собственном соку.
50
Международный аэропорт имени Эдуарду Гомеша. Понедельник, семнадцать тридцать по местному времени.
Манаус в вечной своей испарине — город лежит у экватора, измученный зноем и влажностью. Жара здесь не спадает даже ночью. С той минуты, как за ними задвинулись автоматические двери, Люси не потела — она истекала потом. Жаркое дыхание джунглей и влага от вод Рио-Негро насыщали воздух и переполняли легкие. Амазонские леса, пусть еще и невидимые, уже показывали свой нрав.
После обмена валюты группа Люси под предводительством Максима погрузилась в микроавтобус, и машина двинулась к «Эдуардинью» — региональному терминалу. Два километра по расплавленному асфальту. Вдали — автострада, башни из бетона, промышленные здания. Между пальмами и ризофорами — рекламные щиты с текстами на португальском языке. Никаких признаков леса, цивилизация расползается, расширяется, углубляется, с жадностью пожирает все вокруг, обращая завоеванный ею мир в муравейник.
Максим раздал бутылки с водой, еду в коробочках, подкрепив все это доброй порцией объяснений из путеводителя, которые Люси не удостоила вниманием. Манаус — бывшая столица каучука… дома в колониальном стиле, построенные из французских материалов… и т. д., и т. д…. Мобильник автоматически подключился к местной сети, и она, без всякой надежды на успех, попыталась дозвониться до Шарко. В Париже сейчас должно быть где-то около десяти вечера — и по-прежнему никаких новостей, ни одной эсэмэски. Ее одолевали тревога и тоска, она жалела, что оказалась здесь, на расстоянии тринадцати часов полета от дома. А люди вокруг, оживленные, веселые, зачарованные окружающей обстановкой, смеялись и громко разговаривали. Люси уставилась на какую-то парочку: обоим лет по шестьдесят, но вот ведь тоже гонятся за приключениями! Надо же, как держатся за руки, какими влюбленными взглядами обмениваются, им, мол, столько всего еще предстоит открыть, столько еще радостей разделить после долгих совместно прожитых лет, может быть, они сами создают себе трудности потому, что настоящее горе их миновало. Разозлившись, позавидовав или просто затем, чтобы доказать себе самой, что она существует, Люси отправила по эсэмэске матери и Жюльетте.
В Сан-Габриел-да-Кашуэйра летали самолеты только одной компании, она называлась «Рико Линхас Аэреас». В восемнадцать тридцать две группа туристов поднялась на борт маленького «Эмбраера ЭМБ». От пейзажа за бортом дух захватывало, во всем была какая-то вызывающая чрезмерность. Люси было видно, как сливаются, образуя Амазонку, черные воды Рио-Негро и светло-кофейные — Солимоэнса. Ширина реки здесь в некоторых местах почти сорок километров! Разбросанные там и сям деревни — последние следы цивилизации. Солнце медленно склоняется к изумрудному горизонту, чтобы умереть, скрывшись в текучих складках, темном иле, тайных трясинах. Горы скрывают зелень. Люси представляла себе эту загадочную жизнь, это копошение внизу, эти миллионы видов растений и животных, которые борются за выживание, размножаются, передают дальше свои гены в духоте тропиков. И уруру — тоже один из таких видов. Ночные хищники, явившиеся из глубины веков и принесшие с собой оттуда доисторическую жестокость.