Проект «Феникс»
Шрифт:
— Ага… все руки — правые, да? Много-много правых рук…
— Вот именно. Доисторические люди прислоняли свою правую руку к стене и выдували краску из трубки, которую держали в левой, ведущей, направляющей руке. То есть они были левшами…
Люси, обхватив себя руками, чтобы согреться, и стараясь дышать через шарф, рассматривала рисунки на стене. Она представила себе этих людей каменного века — первобытных, диких, но уже стремившихся запечатлеть свои умения, показать культуру своего племени, оставить следы своего существования. Коллективная память, которой десятки
— Ева сделала несколько снимков, и это открытие было для нее… ну, как закуска, если можно так сказать. То, что ее заинтересовало по-настоящему, находится позади вас. На другой стене.
Люси быстро обернулась и увидела нечто невообразимое.
На многоцветной фреске было изображено стадо туров. Дюжина скачущих животных, красных, желтых, черных, — казалось, они убегают от невидимого охотника. Четкие, точные линии, проработанная композиция, ничего общего с той примитивностью, часто приписываемой искусству доисторического человека.
Вот только все туры были нарисованы вверх ногами.
Как пейзаж в камере Грегори Царно.
Потрясенная увиденным, Люси подошла поближе, провела пальцами по гладкой поверхности стены. Эти первобытные существа показались ей вдруг совсем близкими. Как будто шепнули ей что-то на ухо.
— Когда, вы сказали, была открыта эта пещера?
— В разгар лыжного сезона. В январе нынешнего года. А забавные эти рисунки вверх ногами, да? Не понимаю, откуда у кроманьонца или неандертальца — поди пойми, кто тут рисовал, — могла взяться подобная ясность сознания? И главное, с чего он вдруг нарисовал все вверх тормашками? С какой целью?
Люси напряженно думала. Пещеру открыли в январе 2010 года. Грегори Царно посадили за решетку в сентябре 2009-го. И если верить психиатру, он уже тогда рисовал эти свои картинки шиворот-навыворот. Стало быть, он никак не мог знать о существовании этой фрески.
Надо признать очевидное. У двух человек, живших с разницей в тридцать тысяч лет, имелись одинаковые симптомы. И оба, по-видимому, были левшами.
Необычный случай, ничего подобного в литературе по неврологии не описано, сказал тюремный психиатр. А Люси столкнулась с этим дважды за два дня. Два случая, разделенные тысячами и тысячами лет.
У Люси возникло ощущение, будто они с Марком осквернили могилу. Что тут произошло, в этой пещере? Эти люди изо льда, они были застигнуты бурей, погибли от холода или им не хватало пищи? Зачем один кроманьонец и целая семья неандертальцев забрались сюда, в глубь горы? Эти существа разной породы жили бок о бок, что бы там ни утверждали ученые сторонники первобытного геноцида? Могли ли у них рождаться общие дети, несмотря на генетические расхождения? Если могли, то нормальные дети или чудовища? Может быть, в наших клетках еще живет капелька неандертальца?
«Вполне возможно, Ева Лутц, увидев эту фреску в каком-нибудь научном журнале, решила посмотреть на нее собственными глазами», — подумала Люси. Вполне возможно, исследовательнице захотелось почувствоватьэтих существ из другой эры. Понять, как они жили, как действовали,
Какую цепную реакцию в ней включило это открытие? К каким выводам она пришла? И имеет ли все это отношение к ее убийству?
Столько вопросов — и ни одного ответа. Люси обернулась к Марку:
— Больше Ева Лутц ничего вам не рассказывала?
— Нет. Сфотографировала эти рисунки, и мы спустились. Внизу она расплатилась со мной и уехала. Больше я ее не видел.
Люси некоторое время простояла в задумчивости, пытаясь поставить себя на место Евы. Куда Лутц отсюда поехала? Прямо домой, в Париж? Ей хватило того, что она побывала в пещере и сделала несколько снимков? Или любопытство повело ее дальше — в палеонтологическую лабораторию, чтобы встретиться там с доисторическими существами? Кроме всего прочего, Лион ей по пути.
Сомнений нет только в одном: свидание с четырьмя существами из другого времени, которые хранили свои тайны во тьме пещеры, оказалось для Евы роковым, потому что тайны эти не должны были быть открыты.
18
Пятый округ Парижа. Поляна в Ботаническом саду в такие утра волшебно хороша: оранжевый, этот особенный свет, какой увидишь только в конце лета, падает по косой на кроны толстенных столетних кедров и осыпает каплями листву. В конце еще влажных от вчерашнего дождя аллей затерялись те, кто пришел сюда, чтобы побегать, садовники в преддверии холодов начали подстригать кусты. Время, когда здесь появляются толпы парижских школьников, еще не наступило, и потому все вокруг, и в самом парке, и в музеях, спокойно, все склоняет к отдыху.
Шарко и Леваллуа вошли в вестибюль Большой галереи эволюции, расположенной в приземистом старомодном строении. Через стеклянный потолок над ними сюда проникал, заливая три яруса экспозиции вокруг центрального зала, все тот же оранжевый свет. Отсюда, даже не заходя в экспозиционные помещения, можно было увидеть странные скелеты, головы превращенных в чучела жирафов, сотни стендов, на которых нашли приют сотни родов животных. Жизнь, какая она есть, обнаженная, без покровов.
Мадам Жаспар с большой картонной папкой в руках ждала их в приемной. На Клементине были коричневые брюки с застроченными складками и рубашка цвета хаки с карманами — в таком наряде приматолога легко было принять за экскурсовода или за любительницу походов, заблудившуюся в шумной столице.
Полицейские подошли, поздоровались, Шарко от души улыбался.
— Как поживает Шери?
— Ей все еще трудно дается общение, и это понятно: в таком преклонном возрасте нужно много времени, чтобы прийти в себя. Ведь психологов для шимпанзе не существует, — вздохнула Клементина и быстро сменила тему: — А как дела у вас — вы продвинулись?
— Да, немного. Сейчас мы стараемся собрать побольше данных, чтобы, пользуясь выводами, которые напрашиваются сами собой, построить убедительную версию. — Комиссар глянул на папку в руках собеседницы. — И на самом деле я сильно рассчитываю на ваш рассказ о научной работе Евы.