Проект «Нужные дети»
Шрифт:
До назначенного срока оставалось несколько часов, и я сумел уложиться в них со своими приготовлениями. Выспавшийся Грэг активно «помогал» мне, уплетая куриные обрезки и гоняя яблочные шкурки по линолеуму. Нашу веселую суету замечательно дополнял ехидный голос Тимура Шаова, лившийся из динамиков музыкального центра, и как–то постепенно все «паранормальные» проблемы отступили на второй и третий план, давая возможность извилинам в мозгу слегка выпрямиться и расслабиться. Когда, наконец, все было готово, я наполнил чашку Грэга еще одним его любимым блюдом — консервированным тунцом в собственном
— С наступающим тебя Новым годом, котяра! Смотри, чтобы все было тип–топ! Обещаю принести что–нибудь вкусненькое. Пока!
Грэг в ответ прижмурил свои желтые глазищи и лизнул меня в нос — как скрабом обработал! Я захлопнул входную дверь, вызвал лифт и вздохнул: шампанское, ананас, обалденное праздничное блюдо, привлекательный мужик — а оценить по достоинству все это некому! Ракитины не в счет. Дюха — тоже. Маша, конечно, поставила бы высший балл, но ее — увы! — нет. И замены ей тоже нет…
Чувствуя, что градус хорошего настроения начинает быстро понижаться, я не стал дожидаться застрявшего где–то под крышей лифта, а рванул вниз через три ступеньки, держа на отлете сумку с праздничным набором.
***
Дверь мне открыла Алена. Вместе с хозяйкой на лестничную площадку выплеснулась незримая волна праздничных запахов и звуков: ваниль, перец, мандарины, жареное мясо — женский смех, звон посуды, льющаяся вода, шкворчание сковородки, бухтение телевизора.
— С наступающим, Аленка! — Я чмокнул ее в пухлую щечку и вручил традиционную бордовую розу, только что освобожденную от зимней упаковки.
— Здравствуй, Димочка! — Она кокетливо улыбнулась и погладила меня по заросшей щеке. — Только тебя и ждем.
От этого невинного, заботливого жеста мне стало совсем хорошо. Я вручил Алене сумку с гостинцами и сказал:
— «А–ля Котофф» в термопакете, так что можно прямо на стол выставлять.
Алена упорхнула на кухню, а я прошел по коридору к гостиной и остановился на пороге. В дальнем углу сияла разноцветными огоньками елка — настоящая! — распространяя по комнате свежий смолистый дух. Посередине уже был сервирован стол на шесть персон, однако угощение пока отсутствовало. А на широком диване напротив в позе падишаха развалился Андрюха Куваев собственной персоной и с умным видом тыкал в кнопки пульта телевизора, перескакивая с канала на канал.
— Превед, медвед! — рявкнул он, отбрасывая пульт и буквально взмывая в воздух своим могутным телом. Чудом избежав столкновения со столом, Андрей сгреб меня в объятия и сдавил так, что заныли ребра. Я провел прием «вьюн» из арсенала русбоя и, оказавшись у него за спиной, попробовал взять в захват шею Андрюхи. Не тут–то было! Куваев в свою очередь извернулся, и теперь уже я очутился в согнутом положении да еще с вывернутой назад рукой. Но все–таки годы тренировок не пропали даром. Продолжая вынужденный разворот, я другой рукой уперся Андрею в грудь, одновременно ударив пяткой под колено его правой опорной ноги. В результате мы оба грохнулись на пол, причем я оказался сверху. От неожиданности Куваев выпустил мою левую руку из захвата, и теперь уже я, насев, прижал друга лопатками к ковру.
— Сдавайтесь, граф, вы проиграли!
—
Я вскочил и помог ему подняться.
— Где это ты так наловчился?
— Да вот, айкидошничаем помаленьку! — довольно ухмыльнулся Куваев. — Между прочим, я сдался только из уважения к этому дому: неохота было мебель тобой ломать.
— Хлопотное это дело, — отпарировал я. — А то приходи после праздников к нам в клуб. Там мебели нет, вот и выясним твои кондиции.
— Заметано! — оскалился Дюха. — А теперь пошли, познакомлю тебя кое с кем.
Мы протопали на кухню. Она была гордостью Ракитиных. Олег сам сделал для кухни все необходимые полочки–шкафчики–тумбочки, причем сконструировал все так, что и без того немалое помещение стало казаться еще больше. Весь правый угол занимал мягкий диванчик, на котором сейчас восседал капитан и любовно нарезал на низком столике перед собой красный репчатый лук тонкими полупрозрачными колечками. У плиты хлопотала над сковородками Алена, а рядом, спиной к нам стояла незнакомая молодая женщина и что–то делала на откидной кухонной полке–столике.
— Ленчик, познакомься, — громко произнес Дюха, — это тот самый Димыч, о котором я тебе рассказывал.
Женщина обернулась, и я понял, что ошибся в оценке ее возраста. Ей было от силы года двадцать три — двадцать четыре. Тонкая, прекрасно сложенная, она даже на каблуках едва бы достала до моего подбородка. «Осиная» талия была перехвачена широким плетеным поясом, отлично гармонировавшим с платьем, также, казалось, сплетенным из легких полосок какой–то блестящей материи. Огромные синие глаза встретились с моими, по–детски пухлые губы приоткрылись.
— Очень приятно! Елена Даниловна Одоевская.
— Дмитрий Алексеевич Котов, собственной персоной! — не удержался я и пристукнул пятками. Почему–то неудержимо захотелось увидеть, как улыбаются эти очаровательные губки.
Но губки лишь слегка приподняли свои уголки, а в синеве глаз не промелькнуло ни искорки любопытства. Однако я не собирался сдаваться.
— К вашим услугам, мадемуазель!
— И что же умеет господин Котов?
— Всё!
— Ну, тогда порежьте хлеб.
Мне вручили большой нож с волнистым лезвием и благоухающую буханку свежего «Бородинского». Я оглянулся через плечо: Дюха, как всегда, испарился. Он терпеть не мог «кухонного рабства», по его собственному выражению, предпочитая оценивать результаты чужого труда за столом. Я воспрял духом, положил буханку на стол и объявил:
— Резать хлеб ножом — вчерашний день!
Как я и ожидал, обе женщины тут же обернулись и уставились на меня. Отложив нож, я жестом фокусника извлек из нагрудного кармана рубашки пятитысячную купюру, разгладил ее между пальцев, а затем серией молниеносных движений порезал половину буханки хлеба на аккуратные тонкие ломтики.
— Браво, Димочка! — хлопнула в ладоши Алена.
— Господин Котов работает в цирке? — прищурилась Одоевская.
— Димыч просто любит производить впечатление на красивых женщин, — ухмыляясь, пояснил Олег, раскладывая порезанный лук на ломтиках селедки. — А вообще–то он у нас журналист.