Проект «ПАРАДИЗ»
Шрифт:
Над «корзинкой»-бутоном сидел цветок, большой, блекло-серый, плоский, с развевающимися лепестками, с них щедро сорились мельчайшие пылинки и овевали «корзинку»-бутон. Предстала классическая картина из жизни «корзинок», пришедшая помимо воли, как вовремя подсунутая страница с иллюстрацией. Даже на диком острове обучающие программы «Парадиза» не дремали, раз кому-то потребовалась информация о «корзинках», то она мигом проявилась, мерси всем, это очень удобно.
Наверное, не без подсказки моментально нашлось объяснение, вот почему на острове никого нету, здесь заповедник дикорастущих «корзинок», процветающих на радость случайному пришельцу. Присваивать редкостные
Однако гостья, случайная путница, может отведать чудо природы без особых сомнений, раз уж их оказалась два. Как сказано, так мигом и сделалось. Спелая «корзинка» легко отломилась, пернатые шумно возражали и летели следом, никто им не мешал, но и «корзинкой» не делился.
И вот сидя поверх натуральной моховой приступки, гостья по имени Синяя (Птица) принялась пробовать «корзинку», как мороженое. Сначала сняла пальцем капли, потом надкусила соцветие, далее процесс пошел самопроизвольно и слишком скоро завершился. Да, подумала она, вдыхая оставшийся в воздухе аромат, никто не преувеличивал, это надо было съесть, чтобы оценить.
Не только особый вкус, всё было небывалое, и сливалось в единое и неповторимое впечатление. Казалось, сам дивный остров посреди моря, и свет, и воздух, и цветы с птицами, и буквально все впечатления слились в квинтэссенцию и прочно осели в сознании как некий эталон совершенства. А вот на что было похоже, даже не формулировалось, наверное, каждый получал самое желанное по особой программе. Смутно казалось, что к Парадизу прибавилась нечто особенное.
На память осталась плоская бело-серая косточка величиной с половину пальца, с виду совсем камешек, его гостья уверенно пристроила на шею при помощи подвернувшегося стебелька. Бывали случаи, гласила информация, что косточка могла прорасти, если ей создать подходящие условия. Нечасто, но бывали.
«И хватит, вообще-то, предаваться садовым грёзам!» – наконец пришло ей в голову. – «А то просто мания какая-то случилась, съел «корзинку» – пиши пропало!»
Как бы ни желалось остаться в дикорастущем раю подолее, гостья прекрасно понимала, что пора трогаться с места, потому что дело хотя и ждёт бесконечно, но зря медлить не резон, всё равно пора, сколь ни откладывай.
С сожалением кинув прощальный взор на чудеса острова, Синяя мельком вообразила себе место назначения и тем же мгновением очутилась там, конкретно в комнате с дощатым полом, окнами в сад. Напротив окон помещалось полнометражное зеркало в полтора человеческих роста, старое стекло послушно отражало гостиную залу Х1Х века в небольшом одноэтажном особняке.
«Сейчас явится хозяйка, если я замешкаюсь, пора одеваться и гримироваться!» – напомнила себе Синяя и стала принимать должный вид, сосредоточив усилия на зеркальном отражении.
В здешних местах отражения поверхностей имели особую силу, поскольку именно в них очень хорошо концентрировалось внимание и воображение получало конкретную подпитку в виде дупликата реальности. Магия, короче говоря…
Почти сразу (произошёл магический эффект) вместо обнаженной натуры зеркало удачно отразило фигуру в кринолине из густо-голубого шелка со складками и подборами, на еле видных ступнях зеркальной девушки появились матерчатые туфли с небольшими каблуками, фигура почти приобрела заданные параметры. Шёлк ощущался на теле совершенно настоящим, но вот об исподних деталях Синяя как обычно забыла, пришлось срочно пристроить на шею кружевной воротничок, а под кринолин обширную нижнюю юбку.
Тут же, как всегда в момент переодевания, вспомнилась фраза Порфирии, та веско заявила мнение на первой костюмной репетиции.
– Рабство, брак и кринолин – всё это малопонятные категории, но платье-кринолин – самый загадочный предмет из всех. Неужели это не легенда? – искренне спросила она.
В ответ Синяя выдернула из памяти и выложила старинное выцветшее фото прабабушки Александры в упомянутом одеянии, чем привела Порфирию в полнейший восторг. Фото тут же увеличилось её стараниями до натуральной величины, приобрело объем и цвет (по усмотрению Порфирии, понятно какой), а потом сама она, мигом приодевшись в пурпурное платье до полу, спросила: «Ну и как?», прежде чем прилипнуть к старинному зеркалу. Повертевшись вдоволь, а потом оставив изображение в зеркале на память, Порфирия наконец удовлетворилась содеянным и изрекла следующее.
– Понятно, что имеет место ценная и безумная идея сделать женщину предметом искусства, это безусловно привлекательно, но ей-то самой по жизни, каково было? В такой сбруе: не встать толком, ни сесть, ни пройтись кроме как медленным шагом. К чему бы это понадобилось, никакой ведь свободы, одна красота!
Однако длинных исторических объяснений Порфирия не выдерживала, пришлось ей доложить, что таков был обычай, а историческая драма, которой они сейчас занимаются, требует именно указанного костюма. Порфирия вняла и с увлечением взялась за идею женщины-украшения, разрабатывая её, честно скажем, вкривь и вкось, но ей было вполне простительно.
У себя дома и не только в Парадизе, а еще в десятке сопредельных миров Порфирия считалась самым популярным профессором исторической драмы, а именно конструировала развернутые масштабные представления (типа мыльных опер, прощения просим!) на темы давно прошедшего и даже неизвестно бывшего ли (вновь прощения просим!).
На сей раз задача почти превзошла амбиции одаренной Порфирии, ей предстояло поставить драму из чуждой малопонятной истории, причём изложенной в форме записанного фольклора, чего в их культуре давно не существовало. Правда, постановка планировалось при участии и помощи учёного консультанта, реального знатока излагаемых предметов. Эту роль Синяя выдерживала во что бы то ни стало, и как бы тяжко самозванство не давалось.
Картинки из чужой истории, первоначально ей предложенные, то бишь девушки в кринолинах и идиллическая усадебная жизнь вдохновляли Порфирию беспримерно, она видела в них особую поэзию и всё такое прочее, страстно желала донести порыв до своего зрителя, но объяснения и комментарии к драме приводили бедняжку в полную растерянность.
Порфирия не могла взять в толк, что же, собственно, в той самой исторической драме происходит, и упорно сочиняла свои гипотезы. Что касается консультанта, то бишь Синей, то ей приходилось несладко. Поправлять даже самые чудовищные заблуждения мэтра было трудно, потому что вечно одергивать Порфирию не хотелось.
Профессор исторической драмы и лирический поэт в душе, Порфирия пребывала в своем праве на творческий вымысел, и, главное, знала запросы аудитории лучше, чем любой консультант. Но дать ей полную волю было невозможно, она бы удалилась от предмета драмы на световые годы и столетия, невзирая на добросовестное изучение предмета. Однако так или иначе, но масштабное драматическое представление полегоньку двигалось. Во всяком случае, первые решающие эпизоды были почти на ходу, а участники жили в декорациях постоянно и практически их освоили.