Проект «Повелитель»
Шрифт:
— Значит, этот дурачок тебе поверил?
— По крайней мере он не рискнул, боеспособность проверять….
Чайник, гундося, засвистел. Хаймович сполоснул чашки, терпеть не могу эту его расточительность. За водой идти бог знает куда, а он чистоту соблюдает.
Разговор переходил в завершающую фазу.
— Косой, эти двое с тобой?
— Где? — напрягся Косой и подтянул под себя ноги.
— На крыше над нами торчат..
— А… мои, на шухере остались, — отмахнулся Косой, — Тебе теперь от Джокера гостей ждать
Сказал, Косой, и понимай, как хочешь, то ли нас охранять собрался, то ли сам Джокера опасается.
— Как ты узнал, что двое и что на крыше? — опомнился Косой, с интересом поглядывая на меня.
— Услышал. Возятся они чего-то.
— Странно, я ни звука не слышал. У тебя Толстый слух как у летучей мыши.
Я опять сдержался, чтоб не ляпнуть, что охрана наша в карты режется, и один из них сейчас паёк проиграет, потому как две шестерки с козырной десяткой, три туза не бьют.
— Был такой герой в старые времена человек — летучая мышь, — вступил в разговор Хаймович, размешивая ложечкой сахар.
— Ну, вот старый, а ты говорил, что раньше мутантов не было.
— А их и не было, вымышленный был герой, не было его по правде.
— Тебя старый и вправду не поймёшь, был, но не был, — вмешался я, — ты уж определись, кто был, а кого не было. Мухи то же не было? Лапшу нам на уши в детстве вешал?
— И ничего я не вешал… — надулся Хаймович, — А с Мухой, молодые люди, я пил чай как с вами сейчас!
Вот это номер! Мы с Косым аж замерли. А я уловил на мгновение образ пожилого мужика лет сорока с иссиня — черными волосами, он сидел на моём месте и держал в руках чашку с чаем. Не врёт старик!.. … …
… ….Договорившись, что за пулемётом пойдём с утра, мы улеглись спать как раньше в детстве. Дед на своей кровати, а мы с Косым на диване.
— Косой, а у тебя девок новых не появилось?
— Нет. И ваще Толстый, давай перекладывайся валетом а то, я тебя побаиваюсь…
— Да не боись Косой, больно не будет…
— Иди ты на хрен… Забирай свою подушку и вали с дивана.
— Ладно, всё молчу, больше не буду, но валетом не лягу… твои носки нюхать, не большое удовольствие.
— Вот, бля, можно подумать ты свои когда-нибудь стирал..
— Ты, чо, сдурел? Ты за кого меня принимаешь? Я же не Хаймович. Об угол грязь отстучу, и дальше ношу, на тряпичных развалах такого добра навалом.
— Эй, детвора! Давайте спать, а то встану и не посмотрю, что большие, выпорю, — подал голос старый.
— Спокойной ночи, Моисей Хаймович! — отозвался Косой.
— Спокойной ночи.
Я завозился и приняв удобную позу уже шепотом спросил Косого:
— Косой, ты, что первое имя деда вспомнил? А я уже забыл давно, как он раньше нам представлялся..
— Да как то само на ум пришло.
— Как дела то рассказывай?
— Нормально всё. На сносях мая, и одна общяковая то же. Одна баба свободная осталась, но
— Так ты что, давно без бабы?
— Да уже месяц..
— … ладно спим, завтра день тяжелый.
Умирающая Сара говорит Абраму:
— Не живи один. Месяц погорюй, но обязательно найди себе женщину.
— Сарочка, проси все, что хочешь, но только не это. Лучше тебя я все равно не найду, а такая, как ты, мне и на фиг не нужна.
Не знаю, почему мне пришёл этот анекдот Хаймовича в голову, вроде и случай не располагал, (болтался я башкой вниз скручивая пулемет, с неба капало, с меня то же, не то что я обмочился, хотя позывы были), но рассказал я именно его. Косой, хмыкнул. Он уже раза два обшарил кабину вертолета, а теперь от нечего делать сидел и пялился на мою работу.
Оставался последний болт, с которым я бился уже час. Он прокручивался, грани сорвал.
Газовый ключ за сбитую шляпку не цеплялся, а если цеплялся, то норовил сорваться при малейшем неточном движении. А где им быть точными, коли ты висишь на трёх конечностях и лишь одной прилагаешь усилия. Разозлился я в серьёз.
— Ну, его! Косой подай ножовку.
— Что, никак?
— А ты не видишь?
При помощи ножовки и чьей-то матери болт сдался через двадцать минут.
Освобождённый пулемёт повис на верёвке. Всё! Я утер пот со лба.
Только теперь я почувствовав, как устал и продрог. Предстояло ещё спустится вниз, и бегом домой. Там тепло и сухо. Хаймович, поди, печку растопил. Но почему-то предвкушение тепла не радовало. Неясная тревога поселилась в сердце. Надо, поторопится.
— Толстый, ты обратил внимание на дыры в вертолёте?
— Угу, их трудно не заметить…
— Я тоже их заметил. Как ты думаешь, откуда стреляли?
— Может с такого же вертолёта, может с земли… какая теперь разница?
— А такая, что большинство дыр пришлись в дно, и лишь небольшая часть снизу чуть иначе…
— Слушай, Косой, хорош умничать, лучше помоги пулемёт опустить, он тебе нужен а не мне…
— Просто мне не дают покоя вон те башенки на крыше, одна из них выход на чердак, а вторая… такая же, но двери на ней не наблюдается и дырки…
— Ты хочешь сказать, что стреляли оттуда, ладно сейчас спустимся и проверим. Верёвку держи, я отдохну пока.
Наградив Косого верёвкой, по которой спускался пулемёт, я присел отдохнуть.
Меня всегда поражала одна привычка Косого, любил он, чтоб окружающие приходили к тем же умозаключениям, что и он. Для этого он начинал выдавать всю последовательность своих рассуждений. Как будто проще сказать нельзя. Одним словом — зануда.
Правда, говорил он так не со всеми, а лишь с теми, кого почти принимал за равного, т. е. со мной. С остальными он был куда проще, подай — принеси, пошёл на фиг — не мешай.