Проект «Ватикан»
Шрифт:
— Знаешь, я тут кое о чем подумала…
— О чем же?
— Что такое на самом деле Рай? Что если Мэри права?
— Я уже говорил, но могу повторить: Рай — это не географическое понятие. Это состояние души.
— Джейсон, перестань! Что ты заладил… Твердишь эту фразу автоматически! Не надо. Послушай… Я рассказывала тебе об обитателях математического мира. Я говорила: не исключено, что они оперируют альтернативной логикой. А что если вся Вселенная построена на различных логических системах? Разве не может тогда оказаться, что наши человеческие суждения бессмысленны,
— Ты что, пытаешься доказать мне, что Рай может существовать?
— Я этого не говорю. Я у тебя хочу спросить: если бы он существовал, что бы ты стал делать?
— Хочешь узнать, принял бы я это?
— Да, именно об этом я тебя спрашиваю. Если бы ты потрогал Рай руками?
— Наверное, я бы здорово растерялся.
— Отвечай — принял ли бы?
— Ну… пришлось бы, наверное. Но как бы я мог с умеренностью утверждать, что это Рай, если там, допустим, не было бы золотой лестницы и ангелов?
— Очень может быть, что как раз этого там не окажется. Это старые сказки. Таким себе представляли Рай люди в далёкие времена, о таком Рае они мечтали. Таким для них было место, где они хотели жить вечно. Но мне кажется, ты можешь себе представить Рай.
— Ага, — кивнул Теннисон. — Могу. Хорошее местечко для рыбалки, тропинки в лесу, горы, на которые приятно любоваться. Отличные недорогие рестораны, где у меня есть приятели-официанты, не просто обслуга, а именно приятели, ну, ещё — друзья, с которыми интересно поболтать, хорошие книжки для чтения и раздумий и ты…
— Вот так ты себе представляешь Рай?
— Да нет, конечно, это я так, пошутил. Дай время, я ещё что-нибудь к этому прибавлю.
— Да ну тебя! — возмутилась Джилл. — И так голова кругом идёт. Я совершенно запуталась. Ватикан, математический мир, Шептун — с ума сойти можно. Я уже порой склонна поверить, но бывают мгновения, когда я жутко злюсь на себя за это. Его Святейшество говорил о чувстве реальности. Вот я живу здесь и знаю, что это реально, а иногда брожу одна, думаю об этом, и чувство реальности покидает меня, и я говорю себе, что это невозможно. Что об этом можно только мечтать. И ты, Джейсон, здесь, со мной. И это тоже из области невозможного…
Джейсон обнял её, и она крепко прижалась к нему. Пламя танцевало в камине, вокруг было тихо, и казалось, весь мир тих и спокоен — за себя и за них двоих.
— Джейсон, я так счастлива…
— И я, Джилл. Давай так посидим ещё.
— Ты бежал с Гастры и попал сюда. И я бежала. Не от кого-нибудь, не откуда-нибудь, даже не от себя самой. Просто бежала. Всю жизнь только и делала, что бежала…
— Ну вот… Теперь больше не бежишь… — говорил он, гладя её по голове.
— Нет, не бегу. Ты рассказывал Его Святейшеству о монастырях на Древней Земле. Здесь наш монастырь — любимая работа, укрытие от суетного мира, счастье и покой в душе. Только… может быть, мне здесь не место?
— Это почему же?
— Ну… в древних монастырях женщин ведь не было?
— Вообще-то не было. Но время от времени монахам удавалось соблазнить кого-нибудь…
Пламя камина
Теннисон резко выпрямился.
— Джилл, — сказал он. — Шептун здесь.
— Декер… — пробормотал Шептун. — Декер. Декер, Декер… — повторял он. — А я только сейчас узнал. Я там бегал, играл, а его…
— Иди ко мне, малыш, — позвала Шептуна Джилл. — Иди ко мне скорее. Я поплачу, погорюю вместе с тобой.
— Иди к нам, — сказал Теннисон.
И он пришёл к ним, и они разделили его скорбь и утрату.
Глава 48
Енох, кардинал Феодосий, в одиночестве бродил по саду за клиникой. В саду, кроме него, не было ни души — даже садовника Джона. Да и что ему было делать в саду ночью? На чёрном бархате небес мерцали редкие звезды. Их было не более десятка, и они были так далеко одна от другой. Струился бледный свет дальних галактик. Над восточным краем горизонта тускло горела полоса Млечного Пути, родной Галактики. Над ним светились неяркие пятнышки шаровидных туманностей.
Шаги кардинала гулко отдавались в тишине. Он шёл, сцепив руки за спиной, низко склонив в раздумье металлическую голову.
«Мы можем заблуждаться, — думал он. — Если мы так ошиблись с глухоманами, значит, и от других ошибок не застрахованы. Ничто на свете не должно быть таким, каким мы его себе представляем.
Многие годы мы считали глухоманов кровожадными хищниками. Мы думали, что они — беспощадные лесные убийцы, что встреча с ними означает смерть. А они всего-навсего ревниво охраняли свои леса, свой мир, следили за нами… А один из них принёс домой мёртвого Декера и мёртвого Губерта, принёс их к нам и бережно положил на мостовую перед базиликой, чтобы они покоились в мире. И сказал, что они, глухоманы — хранители и что они против бессмысленных убийств, и призвал нас не совершать убийств в будущем.
Хранители? — спросил себя Феодосий. — Они — хранители этого мира? — И сам себе ответил, что так оно и есть. — Они смотрели, чем мы занимаемся, все эти годы и не вмешивались в наши дела. Вероятно, они не вмешивались потому, что мы ухитрялись не нарушать законов добрососедства.
А они следили за нами и даже выучили наш язык. Они знали, как с нами разговаривать, но до сих пор никогда не говорили — видимо, потому, что в этом не было необходимости. Наверное, между собой они говорят совсем по-другому — глухоман разговаривал с нами с видимым усилием. Но он старался говорить по-нашему, потому что знал — его языка мы не поймём.
Мы прожили здесь, на Харизме, целую тысячу лет благодаря их долготерпению и гостеприимству. Они позволили нам жить своей жизнью, делать своё дело и не делали нам ничего дурного… вот только убили троих людей, и это укрепило нас во мнении, что они — злобные хищники. Но тех людей глухоманы убили только потому, что люди намеревались убить их самих. В этом смысле их действия вполне понятны и оправданны. И люди, и роботы поступили бы точно так же — они убили бы того, кто пришёл бы к ним с недобрыми намерениями.